Эстетика бродяг

− Нет, чувак, я душами не интересуюсь, мне есть чем заняться на старости лет. А пакостей тебе по наследству за дедовы грехи столько досталось, что еще и на потомков хватит, если будут.

− Тогда чего ты все это время таскался за мной?

− Узнал я, что ты ищешь дорогу в новый мир. Вот и решил выскочить туда на твоих плечах, – лениво рассказывал чёрт. – Прикинь, уже триста лет никуда отсюда выбраться не могу.

− А зачем весь этот цирк, голоса за стеной, в телефоне, седой старик с голубями?

− Люблю почудачить. Да и надо было как-то подстегивать тебя.

− Тогда чего ты сейчас нарисовался? Есть еще пиво?

− Этого я тебе не скажу, − чёрт подал еще банку. – Можешь считать, я нашел способ, как свалить отсюда без твоей помощи. Намекну только, ты правильно подумал, на этой крыше есть проход.

Мы помолчали, занимаясь пивом.

− Может, мне надо изгнать тебя? Мне это поможет.

– Ни хрена тебе уже не поможет, − усмехнулся демон.

Я нащупал в кармане морозовский гвоздь.

− Давай, попробуй, − заржал чёрт. − Ну же!

Я понял, что ничего не выйдет, но все-таки выхватил гвоздь и набросился на чёрта.

Он то исчезал, то появлялся, наговаривая мне в ухо всякую чушь:

− Тело, чувак, это редкий инструмент. При правильном обращении им можно пользоваться вечно. Душа даёт движение этому инструменту, она ключ нему и к небесам над нами. Все тайны в них, чувак. Все внутри, снаружи только я. Ха-ха-ха!

А я неистово кромсал старый диван под блеющий смех.

− Кто здесь?! – крикнул кто-то за спиной.

Меня осветили фонариком.

− А вы кто? – спросил я.

− Синан Пынар. Курил здесь? – презрительно спросил турок.

− Нет, я кое-что ищу, – отряхнувшись, сказал я. – Читал «Двенадцать стульев», Синан? Так вот я ищу сокровища Морозовых. Они где-то здесь.

− Как? – не поверил турок.

− В диванах, брат! Морозовы зашили фамильное серебро под обшивку.

− Врешь! – не поверил турок.

− А это видел! Серебряный!

Я взмахнул гвоздём, который вдруг ярко блеснул в темноте. Синан Пынар отшатнулся, что-то пробормотал на своём языке и побежал с чердака.

Больше я на работу в Дом дружбы народов не ходил. Я лежал дома и плевался в потолок.

− Ты долго будешь бездельничать? – ходила вокруг Даша.

− Надоело всё. Почему я должен горбатиться, а всякие черти будут кататься на мне? – отмахивался я.

− Ты хочешь, чтобы я одна вкалывала и содержала нас?

− Ох, малыш, какого хера ты пилишь меня? Видишь, я думаю о жизни.

− Иди, ищи работу и думай о жизни. Одно другому не мешает.

− Какая ты нудная, малыш! Расслабься!

В меня летела домашняя утварь и проклятья.

− Убирайся отсюда, если собираешься в таком же духе общаться со мной! – кричала Даша.

− В каком духе? Я еще ничего не сказал! Чего ты разоралась?!

− Ублюдок!

− Истеричка!

Таким козлам, как я, семейная жизнь не сахар. Чтобы не вылететь на улицу, приходилось идти и искать работу.

Первые дни передвигаться по земле было довольно непривычно. Не хватало того, что люди внизу Они отирали мои бока. Я делал вид, что ищу работу, а сам накручивал на ноги тротуары. Что-то во мне менялось, вроде я и хотел жить под одной крышей с Дашей, и в то же время тянуло куда-то, двигаться, делать что-то такое, что касалось только меня и Вечности.

Помощь пришла неожиданно. Позвонил Мумик и предложил работать на Таганке в мастерской у художника Белова. Мумик был у него правой рукой. Туда уже перебралась часть реставраторов с Дружбы народов. А еще − Мумик умудрился сойтись с Ракетой и перевезти её из Барнаула в Балашиху. Она и попросила его найти меня и позвать на работу.

Я узнал об этом позже, когда приехал навестить Шао и застал честную компанию в сборе за бутылкой. Пили третий день. Вид у всех был лихорадочный, словно им не хватило хинина. Казалось, вот-вот будут жертвы. Там, где появлялась Ракета, только так и было.

Мумик приплясывал вокруг неё и шептал, как Горлум: «Моя прелесть, моя прелесть». Он был ревнив и таскал в кармане брошюрку психиатра Линчевского «Как быть с ревностью?» Поглядев в его глаза, я понял, что веревочка сыграла злую шутку не только со мной.

В полночь Арина полоснула Шао кухонным ножом по ладошке. Рана была неглубокой, но пьяный Шао измазался кровью так, что походил на Сида Вишеса, искавшего в своих внутренностях всю выпивку Нью-Йорка. Ракету эти дела только раззадорило, она притащила с улицы двух слащавых юнцов, похожих на педиков, стройных высоких, словно камелеопарды, смотревших на неё, как на божество. Но, увидев кровь, педики задрожали и упали в обморок.

Три месяца я отработал в мастерской на Таганке у Саши Белова. Он рисовал орнаменты витражей и мозаики, а толстосумы украшали ими кухни, прихожие и туалеты. Идей у Белова было много, и наемники с полудня до полуночи занимались их воплощением. Невысокий белобрысый, похожий на вечно недовольного мальчишку с ехидной улыбкой, Белов мотался между двух столиц, в каждой у него было по жене и ребенку. Он еле поспевал прокормить большое семейство. Те, кто работал в мастерской, ощущали его проблемы на своей шкуре. Белов щедрым дождём из монет не осыпал, а подкидывал ровно столько, чтобы подопечные не загнулись от голода.