Эстетика бродяг

Трудодни летели один за другим. И над землей мы проводили большую часть времени, отпущенного на день жизни. Вокруг кипела работа, повсюду бегали турки-надсмотрщики, покрикивая в приборы связи. Однажды им пришла весточка от надсмотрщиков из прошлого века. В подвале под слоем земли турки наткнулись на несколько скелетов с простреленными черепами, лежавших, надо полагать, с тридцатых годов. Находка шокировала иноземцев. Несколько дней они ходили озадаченные, испуганно озираясь по сторонам.

В середине лета к нам присоединился Лесник, с первого дня приезда ему выпало покорять столицу в робе и каске. На следующий день, после того, как когда турки нашли скелеты, Лесник, разбирая фрагменты старой гипсовой лепки, вытащили из стены два тридцатисантиметровых гвоздя. Один столетний покрытый ржавчиной экземпляр он вручил мне.

− Держи, − сказал Лесник, − нужно быть во всеоружии. Кажется, турки могут в любой момент напасть на нас. После того, как они подержали в руках простреленные черепушки, у них теперь не все дома. Я видел вчера их шальные глаза и понял, что сегодня-завтра кому-то здесь не поздоровиться.

С утра мы лазали по лесам, а к обеду спускались, как с пропахших морским ветром марсов и пертов. В обеденный перерыв в подсобке было не продохнуть. Народу набивалось, как в вагоне метро в час пик. Ели в два заходы, а кто-то еще умудрялся и покемарить у стены под ногами товарищей. Сначала Даша заботливо снабжала меня бутербродами, но потом из-за провинности я получил отказ в довольствии и перешел на «ласкового убийцу». Так мы называли лапшу «Ролтон», которую балагур Сват переименовал в «Рок-н-роллтон».

Я смотрел, как мужики дружно рубали свои скудные пайки, шмыгали носами и утирались грязной одеждой, и с полной уверенностью понимал, что рабство никто не отменял, и не скоро отменят. Поэтому цель у нашей дружной бригады был одна – надуть турков.

В конце недели каждому выдавали по сто долларов, мы переходили дорогу и пили пиво у «Арбатской», глазея на Дом Дружбы Народов и на грустных таджиков. Они стояли на краю крыши и обреченно курили. У них был такой вид, словно они на крыше Эмпайр Стейт Билдинг и хотят закончить дни, расплющившись, как лягушки. Еще бы! Эти парни получали в три раза меньше нашего, а их трахали с шести утра до полуночи семь дней в неделю.

− Да, б*я, − сказал как-то Лесник, глядя на таджиков, − мы еще счастливчики, по сравнению с ними.

− А по сравнению с турками, мы таджики, − заметил Цой.

− Не, таджики зассут против черных, даже полшага в сторону не сделают, а вот мы поедем сейчас в цветник и свои двадцать гринов поимеем, − сказал Елисей и постучал по рюкзаку с медью.

Идею Елисея выносить цветной метал вскоре переняли молдаване. Они повадились без устали прессовать медь молотками в полоски и выносить, укутываясь металлом, как берсерки. К концу обеденного перерыва, когда турки-надзиратели только начинали жрать шаурму, стук на лесах стоял такой, словно стая безумных твердоклювых дятлов атаковала здание.

Вскоре наша бригада получила письмо, подписанное странным именем «Синан Пынар». В тексте говорилось: «Приходите на работу вовремя, перестаньте курить на крыше и не трогайте медь. Это пока предупреждение. Потом примем меры. Синан Пынар».

Мы ломали головы:

− Кто же этот Синан Пынар, который нас выследил?

− Имя-то у него, как у вавилонского божества.

− Я думаю, это демон возмездия, я видел его на крыше, − шмыгнул носом красноглазый Лесник.

− Это не чел, и не демон, это компьютерный вирус, − уверенно заявил Елисей и добавил: − А скорее всего он реальный бандос, который крышует Дружбу народов!

− Да ладно вам. Это турок с черной бородкой клинышком, − сказал Цой, − он вчера подходил ко мне в десять утра и спрашивал, почему половины бригады нет.

− А ты?

− А я ему, хорошо, мол, что хоть вторая половина здесь.

− Ох, Синан Пынарыч, если б ты знал, что это только начало, − усмехнулся Сват, − дальше будет совсем балда.

Работа на свежем воздухе между небом и землей делала реальность утопичной. Мне казалось, что с крыши Дома Дружбы народов есть выход в небесный вертоград, и здесь мы встретим конец времени. Я стал раздражительным и грубым, думая о неизбежном конце всего, представляя, какую игру ведут жизнь и смерть. Дома я или упорно молчал, или нервно смеялся. Даша переживала, уверенная, что если мы не будем обсуждать наши отношения, они скоро накроются.

− Что толку зря трепаться, малыш, у нас всё будет хорошо, главное, верить, – успокаивал я.

− Как же так? − не верила Даша. − Мы должны всё рассказывать друг другу и понимать, что с нами происходит.

− Мы никогда этого не узнаем, малыш.

− Почему?

− Потому что с нами ничего не происходит!

− Почему?

− Потому что, когда что-то происходит, не надо ничего рассказывать, всё и так понятно. Понятно?!

− Ты курил сегодня?

− Нет.

− А почему несешь какую-то бредятину и глаза красные?

− О, малыш! Нет слов!