Лодка отвернула речнее и, прыгая с вала на вал, взмахивая при каждом прыжке блескучими крыльями брызг, почти потеряла ход.
— Кидай!
Генка с Петром, отвалясь на один борт, приподняли за концы жерди, и опутанная тросом глыба гранита, соскользнув с них, плюхнулась в воду, потянув сбитый из бревен наплав с бакеном. Лодку отшибло в сторону водной, и Матвей Федорович, сверившись с какими-то приметами на берегу и в шивере, сказал:
— Однако правильно угадали. Прибавь газу, Генка!
Позади, удерживаемый каменным якорем, зарывал острый нос в белые гребни наплав. Округлый, набранный из перекрещивающихся досок бакен на нем казался после купанья только что выкрашенным.
— Все! — гордо сказал Петр. — За этот можно не беспокоиться до конца навигации. Если сорвет — пять минут хлопот, и снова на месте.
— Раньше недодумали, — вздохнул Матвей Федорович. — Этому бакену завсегда почти попадает. Не сосчитаешь, сколь уже якорей на дне.
При установке второго бакена якорным тросом захлестнуло одну из жердей, только каким-то чудом не задевшую Петра — конец жерди просвистел мимо уха.
— Сила! — усмехнулся он, поворачивая голову, словно хотел посмотреть, кто это, стоя за его спиной, кидается жердями.
Третьим рейсом надо было установить на бакене освещение. С этой работой могли справиться двое. Матвей Федорович, выдав Генке батареи и фонари, пошел домой.
— Сначала проскочим вниз, до Большого прилука, может, найдем бакен, — предложил Петр. — Попытаем?
Петр предлагал дело. Он даже вроде бы спрашивал: "Попытаем?" Но Генка понимал, что вовсе он не спрашивает его мнения. "Видишь, я даже советуюсь с тобой!" — вот что значила эта фраза.
Не отвечая, Генка согласно мотнул головой. Ему не хотелось разговаривать с Петром о ерунде, не поговорив прежде о главном. Главное же заключалось в том, что Петр не имеет права вот так, сверху вниз, говорить с ним. Генка должен разговаривать с Петром сверху вниз, имеет право на это!
— Ну ты и гад, — сказал он, когда моторка, в третий раз проскочив шиверу, вышла на плесо. — Зря сгноил сохатого.
— Где?
— В Рассохе, на грязях.
— Черт, неужели петлю не снял? В каком месте?
— За ключом, в дальнем конце, если идти от Ухоронги.
— Точно, была там петля. Совсем я про нее забыл. Вот ведь, а?
Генка вздохнул: разговора опять как-то не получалось. Шкурихин забыл петлю, Сергей Сергеевич забыл, что не унести рыбу. Но Петр никого не попрекал за недоброе хозяйствование, а Сергей Сергеевич попрекал, агитировал. А сам? Чем же Сергей Сергеевич лучше Петра Шкурихина?
— Теперь, считай, до весны грязи испорчены. Вот что жалко! — сказал Петр.
— Сохатого жалко, — поправил Генка. — Такого быка перевел без пользы.
— Э-э! — Петр презрительно махнул рукой и сплюнул за борт. — Нашел о чем плакать! На наш век сохатых в тайге хватит. Завались сохатых в тайге. О грязях плакать надо, под боком были…
И тогда Генка понял, почему Сергей Сергеевич лучше Шкурихина. Петр болел только о своем хозяйстве, о себе. Ему Наплевать было на тайгу и реку, если они не под боком, не для него. Плевать ему было на Элю, когда за ней кинулись пьяные ребята с катера, — он боялся только, что потом наедет милиция. И на Генку Дьяконова он плевал бы, не будь Генка всегда под рукой, стоило свистнуть… как мальчишке!..
— Учти, Петро, — сказал он. — Пакостить я тебе не дам. Как хочешь!
— Да ты что? — Шкурихин повертел возле лба растопыренной ладонью. — Нарочно я, что ли? Грязи мне не нужны? Вот дурак! Наоборот, мясо кончилось, зверя имать надо, а теперь ближе Гнилой пади его не возьмешь.
— Ты своего взял.
— Моих еще знаешь сколь бегает?
— Не надо, было этого гноить, — заупрямился Генка, испытывая раздражение от обычного снисходительного тона Петра. — Хватит!
— Ты, что ли, не дашь?
— Я.
— Голым задом сакму к петле загородишь? — беззлобно усмехнулся Петр.
— Нет. В охотинспекцию заявлю.
Шкурихин присвистнул, насторожил взгляд.
— Ну, чего треплешь?
— Не треплю.
— Та-ак! Молодчик! Московские научили? Сучонка эта твоя, поди, посулила что?..
Генка рывком поднялся и, шагая через мотор, вскинул для удара руку. Потерявшая управление лодка накренилась, черпая воду, круто поворачивая направо. Генку мотануло в сторону, он ухватился за борт, чтобы не вывалиться, и поспешно поймал румпель.
— Дур-рак! — процедил Петр сквозь зубы. — Соображать надо, где находишься. По морде от меня схлопотать и на берегу всегда можешь, понял? В прилук правь, бакен искать поехали. За делом!
Стиснув зубы, Генка промолчал.
Дома он, наверное, тоже промолчал бы, не стал бы рассказывать о происшедшем. Но отец, спросив, удалось ли найти бакен, сказал:
— Ладно хоть, что нашли. Мене будет лишней работы. Слышь-ко, Петька про мясо поминал, зверя добыть. Ступай-ко и ты с ним, пока вода в Ухоронге большая. На плоте приплавите, вдвоем управиться легче легкого по большой воде.
— Сгноил Петька зверя. На ближних грязях. Я наткнулся, когда с Ухоронги шел.
Мать всплеснула руками, хлопнула ими по тощим бедрам:
— Ой, горе!.. Да как же это он так? А-а? Нетто такую жарынь мясо терпит?
— Он петлю одну не опустил, еще с прошлого раза. Ну и… расплевался я с ним, батя!