Ева

Ева и Герман ничего не видели. Но бабушка пережила две войны и революцию, поэтому узнала приближающихся всадников, услыхала стук их тяжелых копыт, увидала вихрь бедности, нищеты, поднявшийся смертельной воронкой и несущийся по стране смерчем, что сметает все человеческое на пути. Скоро доберется и до Москвы, в этом бабушка не сомневалась. Она достала внушительную заначку, очистила от толстой пыли телефон, подняла трубку, принялась крутить диск:

— Алло, Юлечка Михайловна? Это Анна Петровна. Ты на месте? Что у вас есть? Да нет, я не про деликатесы. Не до них уж теперь. Крупы, сахар, консервы какие есть? Только килька в томате? И пшенка? Хорошо, милая. Я мальчика пришлю тогда.

Механизм советской круговой поруки, который столько лет обеспечивал бабушке сносную жизнь, трещал, сыпался, но все еще действовал. И вскоре квартира Морозовых, точно корабль перед отплытием, начала заполняться припасами: мясными и рыбными консервами, сгущенкой, солью, крупами, пачками с чаем. Герман под командованием бабушки размещал все это на полках кухонных и бельевых шкафов, в чулане, под ванной. В магазинах уже многого не было, но пока это существовало в принципе, бабушка дотягивалась, хватала и припрятывала для внуков.

— Нехорошие идут времена, а меня с вами не будет. Ну хоть с голоду не помрете.

Бабушка и сама не сидела сложа руки. С утра весело трезвонил звонок входной двери и сразу вслед за этим громкий голос то с ярославским говорком, то с кавказским акцентом докладывал, что принес бидончик с вишней или три кило абрикосов. Весь июль на кухне кипело варенье, давали сок в блюдах под марлей земляника, малина, протиралась в мясорубке красная смородина для желе, закручивались крышки на компотах.

— Вот, Герман, — бабушка высыпала на газету недоспелый крыжовник. — Сварим изумрудное варенье. Царское. Говорят, любимое варенье Екатерины Второй. Отщипли ягоды, мелкие проколи булавкой, а из крупных, — показала пузатую, просвеченную насквозь солнцем крепкую ягоду с черными точками внутри, — убери зернышки. У меня руки уже не те, трясутся. Сделай надрез и вытащи зерна булавкой или вот, на, шпилькой.

15 июля, воскресенье. Ева опять куда-то ушла. Из окна печет. Герман проводит рукой по гладким ягодам, катает их ладонью, то открывая, то закрывая лицо Горбачева на первой полосе газеты «Правда» за 3 июля. Цена 5 копеек, прочитал Герман. «Вчера в Москве в Кремлевском Дворце съездов начал работу XXVIII съезд Коммунистической партии Советского Союза». Герман зевает:

— А чего ты Еву отпустила?

— Не справишься, что ли, без нее?

— А с чего я должен девчачьими делами заниматься? — Герман засунул в рот ягоду, сморщился от кислоты. — И вообще не пойму: куда она все время ходит?

— А что тебе непонятно? — Бабушка помешала на плите вишневое варенье (вчера Герман целый день удалял из вишен косточки). — Влюбилась наша Ева.

В груди Германа что-то тонко, больно натянулось.

— Как это?

— А как влюбляются? — Бабушка рассмеялась. — Ну, чего насупился? И твой черед придет. Вон какой красавец сделался. Давай-ка побыстрее, сегодня к вечеру обещали еще вишни привезти. Надо будет успеть обработать да на ночь сахаром засыпать.

Как-то Герман сидел на лавочке на Цветном бульваре, пил кефир и ел булку. Свой обед разделял с голубями и несколькими прибившимися к ним воробьями. Правая нога ныла, выговаривала за многокилометровую и быструю ходьбу. Два голубя запутались крыльями в борьбе за булку, резко взлетели. Герман поднял на них взгляд и увидел через дорогу, недалеко от цирка, Еву. То есть девушку, очень похожую на Еву. Она шла к метро с мужчиной. Оба в джинсах и одинаковых рубашках. Счастливо, по-детски размахивали крепко сцепленными руками. Герман вскочил. Было далеко, и он не мог утверждать, что это точно Ева. Он уставился на ее спутника, но того за девушкой было почти не видно. Единственное, что можно было сказать, что он немного выше Евы или девушки, похожей на нее. Через несколько секунд толпа скрыла парочку от Германа, а когда улица расчистилась, их уже не было.

В середине августа Ева вдруг снова стала бывать дома. Сделалась будто еще веселее. Работа по заготовке запасов пошла быстрее. Ягоды на кухне сменились помидорами, огурцами, перцами. Все это мылось, крошилось, резалось, мельтешило в глазах яркими красками. Кухня пропахла чесноком, укропом, сладковатым уксусом и рассолом. Ах, ну да, еще грибами. Белыми и подосиновиками — других бабушка не брала. Разве груздей приноси, возьму на засолку. Утренний посетитель с владимирским или тверским говорком кивал: гляну завтра на Змейной горке, послезавтра принесу. Грибы бабушка сушила, солила, мариновала. Теперь уже не только полки и чулан, но и все свободные уголки в квартире были заставлены банками. Герман, оглядывая этот заполненный доверху трюм корабля, нет-нет да и подумывал, а не сошла ли бабушка с ума? Как оказалось впоследствии — нет.