Ева

Бутылки, держатели для них купил и принес Митька. Еще он перед прогулкой вручил Арише и Герману специальные перчатки без пальцев и эластичные повязки на запястья и щиколотки. Митька любит делать все как полагается, по правилам. Ему кажется, что если все сделать по правилам, как надо, то все и получится как надо. Как знать, может, это и работает. Митька следит, чтобы Морозовы отмечали все праздники. Он и организует всегда эти дни, снабжает квартиру в Медведкове необходимыми для каждого праздника атрибутами. Елка, рождественские венки на дверь, веточки вербы на Вербное воскресенье, крашеные яйца и сладко пахнущие куличи на Пасху… Все это он покупает на свои деньги. О деньгах с Митькой говорить нельзя, это табу, как однажды прокричала Герману Ариша. Просто позволь ему иногда это делать… Митька из обеспеченной семьи, его родители… что-то там с лесом, короче… Их почти никогда не бывает в Москве, все свои родительские обязанности они конвертируют в валюту по довольно высокому курсу.

Если вдруг кто из Морозовых заболевает, на прикроватном столике Митька тут же составляет фармацевтический натюрморт: пшикалки для горла, носа, бутылки с жидкостями всех цветов. Пастилки, полоскалки. Одноразовые салфетки, влажные салфетки, пирамидка пластиковых стаканчиков. Если предстоит поездка к морю (с седьмого класса они ездят втроем), Митька заботится о наличии и исправности масок, трубок, розеток под местные особенности электроподачи, дорожного чайника, повязок на глаза, чтобы спать в самолете.

А Митька к ним привязался, думает Герман, снова забираясь на велосипед. В смысле привязался не только к Арише, а ко всей их странной семье. Класса с третьего он с ними. Мояри забирала обоих детей из школы, кормила, пекла для них печенье, водила гулять и в кино. Бывало, мальчишка и жил у них. Родители Митьки хорошо приплачивали Мояри за это.

Воздух к вечеру свежеет и увлажняется. Запахи новой резины, кожи сиденья, рамы и руля, все эти волнительные запахи, которыми пахнет новый велосипед, усиливаются. Ошалевшие после долгого жаркого дня птицы заходятся в оглушительном гомоне. Митька и Ариша, сделав второй круг, нагоняют Германа у спортивной площадки, где несколько припозднившихся граждан подтягиваются на турниках. Чуть притормозив, Ариша с Митькой машут Герману и снова набирают скорость. Герман доезжает до выхода из парка. Садится на скамейку и вытягивает ноги. Уже совсем вечер. Небо за елями алое, голоса птиц все громче, стройнее. Облачками вьются над головой вечерние мошки, комары. День истончается, рассыпается на части. Заново не соберешь.

Примчавшись, Ариша с Митькой спрыгивают с велосипедов, ставят их к спинке скамейки рядом с велосипедом Германа. Поцеловавшись и стукнувшись ладонями, достают бутылки и жадно пьют. Митька отходит «на минутку», а Ариша, присев, затягивает шнурки на кроссовках, туго завязывает их. Волосы на затылке мокрые, короткие (слишком тонкие, чтобы растить или мудрить со стрижкой), торчат во все стороны, вспотевшее лицо поблескивает, по лбу и глазам течет пот. Ариша вытирает его, на лбу и руке появляются темные полосы. Смеется и, приподняв футболку, вытирается ею. Глаза Ариши уже не выглядят столь глубоко посаженными, как в детстве, черты лица правильные, приятные.

Герман и не помнил, когда надолго законсервированное хранилище памяти стало снова пополняться новыми воспоминаниями. Он обнаружил это случайно, поймав себя года три назад на запоминании сценок с Аришей. Теперь он ежедневно прокручивает не только воспоминания с Евой, но и с Аришей.

Ариша поднимает разгоряченное лицо к Герману. Ресницы мокрые, нежная кожа под глазами влажная. Весело прищуривается:

— Па, а ты мне можешь еще один подарок на день рождения подарить?

— И какой же?

Ариша присаживается рядом с Германом и по детской привычке кладет ему голову на плечо.

— Имя мамы. Настоящее. Это ведь ничего не значит. Людей с таким именем наверняка миллион. А, па?

Вернувшийся Митька садится рядом с Германом с другой стороны и, запрокинув голову, жадно выливает в рот остатки воды из бутылки.

— Пытаю папу насчет маминого имени, — перегнувшись, говорит Ариша Митьке, кидает ему свою бутылку с водой. — На, у меня еще осталось.

— Скажите ей, Герман Александрович. — Митька ловит бутылку. — Она завелась. Решила, что должна все узнать. Теперь не успокоится, пока все не выяснит, вы же ее знаете. Уже и папочку в компе завела. — Он допивает остатки из Аришиной бутылки и снова поворачивается к Герману, смотрит уже серьезно. — Вообще-то как-то неправильно, что она ничего не знает.

Недели две-три назад Герман сказал Арише, что в ее свидетельстве о рождении матерью записана совсем другая женщина. Пришлось сказать, чтобы прекратить бомбардировки фотографиями возможных кандидаток.

Ариша хлопает комара, кровавое пятнышко растекается на руке.