А вот тут Осирис плывет, уже лежа на столе, и над ним усердно трудится, освобождая его от внутренностей и от мозга, шакал Анубис. Когда они приплывут наконец на берег мертвых, произойдет обязательный для всех умерших обряд «открывания рта»: умершему жрец откроет рот специальным теслом, сделанным почему-то обязательно из вещества Бья — метеоритного железа. Я вдруг почувствовала холодный озноб ужаса — ужаса существования после смерти, и даже не в саркофаге, а в фанерном гробу!
Теперь раем, причем недостижимым, казалась раскаленная площадь наверху. Вот как жизнь швыряет — вверх-вниз!
Надо отдать ему должное — первым сориентировался в этой ситуации решительный Михалыч:
— Так! Опять, значит, нас в музей!
Все с облегчением захохотали. Наваждение ушло. На хохот, умильно улыбаясь, вышел в длинном фартуке папирусных дел мастер, ловя наши взгляды: какие хорошие господа, сейчас он им покажет древний священный способ изготовления папируса, а потом недорого — совсем недорого — продаст таким симпатичным гостям бесценные папирусы! Тоже мастер своего дела, актер и режиссер. Разве что седые его кудри немножко успокаивали, может быть, он не так жесток, как юнцы наверху? Он стал, священнодействуя, колоть на плоские щепочки зеленый стебель папируса и бережно их укладывать в чашечку с водой. Потом, когда они размокнут, он тщательно перемелет все это, из кашицы скатает папирусный лист и, когда он высохнет, нарисует на нем страшный, таинственный сюжет. Но впрочем, хорошим господам не обязательно ждать так долго — вот на стенах много прекрасных работ! Сделанных, хотелось бы добавить, вовсе не на папирусе, а на спрессованных, высушенных листьях бамбука, но это уже не столь важно, так даже прочней.
— Все ясно. Пошли отсюда! — скомандовал Михалыч, и мы с радостью и облегчением один за другим стали подниматься из этого царства смерти к солнцу и жизни.
Но жизнь оказалась, увы, ничуть не менее жестокой, чем смерть, и наш седой мастер тоже в этой жестокости участвовал. Как только мы вышли из подвала и направились к нашим повозкам, хозяева, нахально загоготав, подстегнули своих лошадей, укатили на дальний конец бесконечной этой площади и оттуда показывали на нас пальцами и хохотали.
— Пошли обратно! — Мудрый Цыпин взял под руку Михалыча. — Эти сволочи не повезут, пока мы тут эти портянки не купим! Ничего!
И они: седой благородный Цыпа и грузный Михалыч, отяжелевший, растерявшийся, на негнущихся ногах, — снова спустились по лестнице.
Цыпа первый показал пример, купив за доллар огромный папирус «Суд Осириса»: бог смерти Анубис вводит грешную душу на суд Осириса, сидящего в двух своих коронах на троне, и два маленьких шакаленка взвешивают душу грешника на весах: на одну чашу кладут душу, а на другую — перо богини справедливости Маат. Что перетянет? Душа должна быть легче — тогда умерший направляется в рай... Когда-то так будут взвешивать и наши души.
Впрочем, и жестокость тоже имеет свои объяснения. Когда мы, снова усевшись в повозки к этим не совсем хорошим мальчикам, ехали мимо дырявых мазанок, к повозкам со всех сторон кидались грязные, тощие, шелудивые дети, вопили, клянчили, а наши отроки, свесившись с облучка, азартно хлестали детишек, хватающихся прямо за вращающиеся спицы, кнутом. Единственное объяснение, которое я смогла найти этому, состояло в том, что и этих отроков, когда они были детьми, так же хлестали старшие. Преемственность поколений. Да, на суде Осириса легче перышка вряд ли будет хоть какая-то душа!
Мы вырвались из удушающего коридора пыли на главную дорогу, и — вот оно, счастье: наконец-то повеяло прохладой, можно было вдохнуть хоть какой-то воздух... Близко Нил!
И вот наша кавалькада цокала по широкой нарядной набережной — Нил был внизу, за перилами, но его не было видно — только по свободному, ничем не закрытому небу с той стороны чувствовалось, что там простор, вода!
Наконец мы свернули на круглую площадку, нависшую над водой. Вот он, Нил, — под обрывом внизу. Ярко-синий, каким он и казался с высоты, с торчащими там и сям из воды яркими мокрыми скалами: чтобы поднять здесь воду и плавать, и строилась Асуанская ГЭС.
И сразу же — без перерыва — пошла новая напасть. Какие-то дикие, встрепанные, запыленные люди подскочили к повозкам и стали вытаскивать наши баулы и куда-то уносить. Опомнившись, наши вцеплялись в свое богатство, те, смеясь, тащили к себе. Самое ужасное, что и наши конные бандиты были с ними заодно: ногами выталкивали из своих кибиток наши баулы и при этом еще радостно хохотали. Никак не привыкнуть к здешнему сервису — даже грабят с улыбкой! Что делать, вокруг ни полиции, ни вообще никаких людей в форме: только бредут по аллее вдоль берега меланхоличные египтяне в белых бурнусах с капюшонами да идут, напряженно улыбаясь, крохотные японцы с фотоаппаратами — ни к кому толком не кинуться с криком: ратуйте!
Да, тяжело русским на чужбине.