Пришлось, как и всегда, надеяться лишь на себя и решать все самой. Я пригляделась к грабителям, отнимающим и уволакивающим наши узлы куда-то вниз, и вдруг заметила, что в форме именно они, грабители. Хотя форма какая-то неказистая — выцветшие бледно-голубые робы, но что-то это значит? А вдруг — матросы? Чем черт не шутит? Похоже на то. Я крикнула: «Отдавайте, они с корабля!» — и, кажется, не ошиблась: наши красно-клетчатые и сине-клетчатые баулы поплыли вниз, по направлению к воде. Но что же получается: они знают нас и наш корабль, на котором мы поплывем? У нас с нашими компьютерами наверняка бы все перепутали. А тут — как несется впереди нас весть о нашем маршруте, если даже мы сами его не знаем? Но все впереди нас всё знают про нас. Каким ветром это доносится?
Красные дьяволята теперь не отпускали нас, цепляли за руки:
— Бакшиш, бакшиш!
Кроме того, что им заплатили при посадке, они требовали еще. Но много ли ласки мы видели от них?
— Нет, не такой уж я друг детей! — пробормотал Митя, вырывая рукав из цепких грязных пальцев юного ямщика.
— Если ты не дашь каждому по десятке, ты меня больше не увидишь! — наседала Мальвинка на папу.
Михалыч мялся. Мальвинка буквально дрожала от страсти. Ей, конечно, казалось, что именно сейчас — ее звездный час, что именно сейчас она борется за справедливость и что эти вот грязноватые хлопцы — самые угнетенные и самые лучшие люди на земле.
Как объяснить ей, что все иначе? Не объяснишь, пока не опалится в этом огне! Михалыч со вздохом протянул ей «полтинник». Мальвинка радостно схватила пятидесятидолларовую бумажку, вскинула ее над головой, как знамя свободы, затем издала победный клич и — вдруг вспрыгнула на облучок к своему «кабальеро», ухватила вожжи, стеганула лошадь, и их коляска помчалась. Вся кавалькада со свистом и улюлюканьем исчезла. Мы смотрели им вслед.
— Боюсь, это она украла звездочку! — шепнул мне Митя.
Корабль дураков
Мы стали спускаться по лестнице. Спустившись до половины, с промежуточной площадки мы увидели корабли. Первый был прижат прямо к бетонной набережной. Чувствовалось, что штормы и волны никогда не колотят этот берег: так спокойно, безмятежно корабль прижался к нему. К первому кораблю прижался второй, к нему — третий. Всего их было шесть — с плоскими крышами. На крышах — лазурные бассейны с белыми шезлонгами вокруг них. В некоторых, зажмурившись и вытянув ноги, сидели люди и загорали.
Ближайший к берегу корабль был в тени, остальные — уже на солнце. Блаженством и безмятежностью веяло от этой картины.
Мы спустились по лесенке к воде и по пружинистому трапу вошли в холл первого корабля, потом вошли во второй, из второго — в третий, из третьего — в четвертый... каждый холл, а значит и корабль был сделан в духе какой-то страны с ее символом: холл с Эйфелевой башней, со статуей Свободы, Биг-Беном... наш теплоход, самый последний, оказался именно «египетским»: в углу холла стояла небольшая, но, судя по обколотости и обшарпанности (не было половины головы), подлинная скульптура египетского бога плодородия Мина с довольно внушительным символом плодородия наперевес. Но то, что это наш теплоход, я поняла не по этому, а по сваленным в холле нашим баулам: не все еще успели сюда спуститься, некоторые шли следом за мной. Но, к счастью, символ плодородия был не таким уж гигантским (кому это нужно?) и проходу не мешал. Мы подошли к стойке. Портье смотрел на меня каким-то странным взглядом, как бы восторженным и в то же время обращенным как бы внутрь. Может быть, наркоман? Его дело! Выглядел он, тем не менее, довольно импозантно: белый морской сюртук, высокий лоб, решительный нос, густые брови. Несмотря на свой несколько отрешенный вид, он оценивал каждого довольно цепко: брал паспорт, потом смотрел в какой-то список (кто ему, интересно, его прислал?), но окончательное решение он принимал, глядя на лица... и не только на лица. Меня, например, оценивал долго — явно не только по лицу. Зато оценил, видимо, высоко, дав ключ от первой каюты по коридору (царственно приблизил к себе). Не сам ли это бог Мин во плоти? А боги, как известно, не ошибаются. Правда, египетские боги в своей мифологии наделали ошибок немало.
Митю он, наоборот, оценил слишком низко (или слишком высоко), сослав его в дальний конец коридора, да еще с противоположной стороны. Видимо, в заботы портье входят и заботы о нравственности, и ему не понравилось, что мы с Митей стояли перед ним, слегка прислонясь друг к другу. Правда, в паспортах у нас стоял брачный штамп, но в иностранных паспортах брак не отмечается, и это, видимо, насторожило портье... Так что бог Мин стоит тут, видимо, лишь для красоты! Хотя под покровом ночи, когда усталый портье смежит веки, может быть, мне удастся прокрасться в каюту Мити... или наоборот. Будем молить бога Мина!
Митя доволок мой баул до моей каюты, впихнул, но под бдительным взглядом портье войти не решился и поплелся к себе.
Я села во вращающееся кожаное кресло перед столиком, щелкнула тумблером кондишна... Сверху пошел прохладный ветерок. Уф!