Похищение ребёнка одним родителей лишает второго прав, гарантированных ему нашей конституцией и сводом законов Соединённых штатов. Своим бездействием, умышленным торможением дела, следователь Ким Стоун попирала конституционные права этого плаксивого, эгоистичного негодяя. То, что он бил свою жену, было известно многим. Об этом знали соседи, полицейские, да и друзьям этой семьи, наверняка, тоже было ясно. Но, перед лицом закона, это не значит, что его можно взять и лишить фундаментального человеческого права – видеть, как растёт твой ребёнок, как он улыбается, качать его в автолюльке, поить шоколадным молоком.
Это – Сиэтл, штат Вашингтон.
Ким обжигалась, но пила кофе, терзаясь и наказывая себя. Она очень много знала о домашних мучителях. Ей была хорошо известна ужасающая статистика – семьдесят пять процентов жён, убитых мучителями, погибают в течение месяца после ухода от своего партнёра. И тридцать процентов всех женщин, убитых в Соединённых Штатах, погибают именно от домашнего насилия. И, при этом, семейные суды давали и продолжают давать отцам-насильникам видеться с детьми, определяя режим свиданий.
Взгляд Ким застыл на красном стаканчике. Всего два года назад это было в её практике, – отец убил двоих детей во время свидания, а затем – порешил наблюдателя и покончил с собой. Мучители так мстят своим жертвам за собственные раны, ревнуя их к матерям, как в детстве ревновали своих матерей к их партнёрам. Дети погибают, а в лучшем случае – получают глубокие психические травмы от продолжения общения с теми, кто бил, насиловал, издевался. А суд – правой рукой выдаёт защитный ордер, а левой – выписывает разрешение на встречу с монстром, отправляет в логово к дракону.
У отца тоже есть права. Все люди допускают ошибки, американское общество принимает отцов с их недостатками и слабостями. Для алкоголиков и наркоманов у нас существуют реабилитационные программы, для мучителей – курсы принудительного лечения. Пусть отцы смотрят, как растут их дети, чего бы это ни стоило.
Перед глазами Ким Стоун поплыли образы детей, погибших от рук своих отцов: Райан и Мерфи, пяти и семи лет, задушены во время визита в попытке отомстить их матери за то, что ушла. Лейла, двух лет, – отец не хотел платить алименты и утопил её. Джонатан, трёхлетний мальчик, избитый до смерти отцом через две недели после развода.
Рот ли привык к горячему, или кофе остыл, – трудно сказать. Ким Стоун пила горький напиток большими глотками, вспоминая детей, – как они выглядели на месте преступлений и на фотографиях в папках дел, которые тоже не нуждались в раскрытии.
Отец и трёхлетка, сидящие напротив, выпили своё шоколадное молоко и засобирались. Ким поглядела на часы, подумала несколько секунд и поднялась, чтобы взять себе ещё кофе и сэндвич с тунцом. Спокойно поесть, протянуть время, дать им долететь до России, которая не выдаёт своих граждан. А потом уж – хоть Интерпол, хоть трава не расти.
Молодой белохвостый олень осторожно ступал по свежему снегу, задирая голову и принюхиваясь. Старик сидел, почти не шевелясь, на кряжистом дереве, метрах в двенадцати от оленя. Несмотря на то, что вашингтонская зима уже вступила в свои права, одет он был в лёгкую куртку. Вопреки рекомендациям местных егерей, старик опять не надел оранжевый жилет, и даже не подумал раскошелиться на камуфляж, но, зрению неопытного оленя, недоверчиво вглядывающегося в переплетение ветвей, он был практически недоступен.
Красивое дикое животное совсем не походило на белохвостых оленей, вытканных на немецких гобеленах или напечатанных на жестяных коробках с дешёвым печеньем, украшающих жилища реднеков. В живом олене было что-то непередаваемо и неуловимо похожее на человека; казалось, что этот олень имеет и ум, и характер, и стремление к познанию. Тем больше старику хотелось его убить, всадить ему пулю в лоб между этих двух прекрасных изумлённых глаз. Какое право на существование имеет это создание, когда его Рудольф мёртв?
Старик медленно, чтобы не спугнуть, поднял ружьё и прицелился. Олень дрогнул и оступился, вдруг, почувствовав неладное; под его копытцем хрустнула ветка, и тут же щёлкнул продольно-скользящий поворотный затвор. Инстинкт сгруппировал ноги животного для прыжка, но, человеку опять удалось опередить природу. Тишину декабрьского леса прошиб выстрел, олень метнулся и исчез в молодой рощице, окропив снег розоватой кровью, – охотник пробил ему лёгкое.
Старик, не спеша, слез с дерева и отправился по следу искать свою добычу. Долго идти ему не пришлось, метров через двадцать он нашёл его. Олень лежал на снегу, неловко задрав голову и вытянув красивую длинную шею. Из раны, пузырясь, сочилась кровь; чёрные глаза остекленели, но, не утратили своего изумления.
Дэшер и Дэнсер, и Прэнсер, и Виксен. Комет и Купид, и Доннер, и Блитцен6
. Спать, всем пора спать. Мистер Клаус похлопал себя по карману, чтобы убедиться, что разделочный нож на месте, достал верёвку и огляделся, – тушу неплохо было бы для начала подвесить, чтобы спустить кровь.