Эверлесс. Узники времени и крови

– И потому они сожгли ее дом? – слезы начинают душить меня, и становится сложно произносить слова. – Они ее убили?

Она качает головой.

– Наоми умирает, – говорит она. – Я вижу. Думаю, это милосердие: ее сестра, муж, дети – все погибают в пожаре. Мы все умрем в конце концов, но огонь не заберет меня. Она это сделает. – Эти слова Ринн произносит шепотом.

Я крепко сжимаю глиняную кружку.

– Кто? Кто она?

Она смотрит на меня, а потом моргает.

– Дом падает. Нужно выбираться.

Ее взгляд становится отрешенным, глаза стекленеют, словно она снова оказалась в прошлом. А потом женщина начинает плакать: новое горе омрачает ее лицо, и я тоже его чувствую, к своему удивлению. Я помню крики, размытые лица, собравшиеся вокруг моей кровати в видениях. Если моя догадка верна, то Наоми Морс была моей матерью, а те лица – тетей и кузенами. И все они давно мертвы.

– Ты знала моего… мужа Наоми? – спрашиваю я хриплым голосом, вовремя останавливая себя, чтобы не сказать моего настоящего отца. У меня уже есть отец, пусть даже не кровный.

– Эзра странный, – говорит она наконец. – Появляется внезапно на улице в дорожном плаще и с сумкой совершенно нового кровавого железа. И никому не говорит, откуда пришел. Я даже не уверена, знает ли Наоми. – Она делает глоток чая, на ее лице грустная улыбка. – О нем разные слухи ходят.

– Какие слухи? – пальцы болят от того, как сильно я сжимаю кружку, но ослабить хватку не выходит.

– Что он одержим временем и темной магией. Бывало, он задержится в таверне или в гостях у друга, и… будет казаться, что ночь длится дольше обычного. Люди говорят, он подмешивает кровавое железо им в чай. Со мной это случалось не раз, когда Эзра и Наоми приходили в гости. Кажется, мы едим и смеемся сутками, но, когда они уходят, я смотрю на часы и вижу, что прошел только час или два. – Она улыбается своим воспоминаниям. – Он смущает людей, у него странные идолы. Он плохо отзывается о Колдунье.

По спине пробегает холодок оттого, что мне знакомы все эти игры со временем.

– А ребенок? – нетерпеливо спрашиваю я.

Ринн меняется в лице – счастливые воспоминания об ужине с Эзрой и Наоми пронизаны ужасом того, что случилось потом.

– Девочка родилась с камушком во рту, – наконец говорит она. Лицо Ины появляется в моей голове. – Знак. Люди испуганы, думают, что ребенок – причина всего… – Она опускает взгляд на свои ладони.

Я тяжело дышу, голова кружится, словно я стою над обрывом. Ина родилась с камушком во рту. Все это знают. Но если дом в моих снах – мой дом, если Наоми – моя мать…

– Среди нас есть друзья Наоми, пойдем к ней в дом, вернее, в то, что от него осталось, после пяти. Мы хотим похоронить Морсов до того, как все уедут, – она делает паузу. – Королева… – говорит она, – Королева хочет его.

– Кого? – выдыхаю я.

– Ребенка, – отвечает Ринн. Грустная улыбка появляется на ее лице. – Но брат Наоми не позволит ей. – Она поднимает на меня взгляд, в ее глазах – страх. – Нам нужно помочь сбежать.

– Кому? – спрашиваю я. – Брату Наоми?

Ринн кивает:

– Кузнецу.

Мое дыхание обрывается.

– Перу?

– Да, так он…

У меня нет времени размышлять над этим открытием, потому что Ринн морщится от боли и кричит, прижимая руку к сердцу. Я роняю кружку и бросаюсь к ней. Оказавшись совсем близко, я замечаю, что ткань ее платья испачкана.

Она цепляется за меня.

– Другую, возьми другую, – с трудом бормочет она.

– Кого другую, Ринн?

– Двойняшку. Но… но… Слишком поздно. Она ее забирает…

Голос Ринн затихает, и руки безвольно падают. Я опускаю взгляд и вижу красное пятно, расплывающееся над ее сердцем.

Медленно и осторожно я оттягиваю толстую шерсть платья на груди.

Ее плоть разрезана пополам, и кожа вокруг рубца темно-фиолетового цвета – след, который я так хорошо знаю, – мава, королевский знак смерти. Кровь льется из раны, как в тот день, когда ее нанесли.

Я не сразу выпускаю ее из объятий, потому что слишком напугана, чтобы двигаться. Теплая кровь сочится по моим коленям в трещины между досками пола. Наконец я отпускаю Ринн и стою в замешательстве, собираясь найти простыню, чтобы накрыть ее, а потом бежать из этого города и больше никогда не возвращаться.

Внезапно я слышу сзади какой-то звук, и крик ужаса застывает в горле. Я вижу Ринн, рассматривающую меня с удивленным выражением. Ее платье чистое и целое, хотя мое все еще мокрое от крови.

– Привет, – говорит она. – Ты кто?

26

Когда я снова пересекаю границу между Брайарсмуром и остальным миром, сразу же попадаю в кромешную темноту: ясный холодный зимний день превратился в морозную ночь, ожидающую холодный рассвет. Из-за столь резких перемен кружится голова. Люди не должны так перемещаться во времени. Когда глаза привыкают к темноте, я различаю очертания кобылы, привязанной к забору чуть дальше, у дороги.

Лошадь благодарно ржет, когда я разворачиваю ее и пускаю обратно в сторону Эверлесса, по тому же пути, по которому мы приехали сюда. Если бы я могла разделить ее прыть…