Евней Букетов

— Хочешь спать? — спросил Ебеке. — А я твоему беспечному сну завидую белой завистью. Видимо, на душе у тебя сейчас спокойно. Свою многострадальную, вымученную книгу выпустил, да еще вон где?!.. А я совсем не могу спать. Иногда всю ночь напролет в голове — круговерть, шайтан меня дернул заняться литературой. Сидеть надо было в лаборатории — ни клят, ни мят.

Я приподнялся с подушки:

— Теперь уж от этого вы не сможете отказаться! А с другой стороны, это к лучшему — раз вы и во сне думаете о своем сочинении, Ебеке. Когда вся книга в голове у вас полностью созреет, легко пойдут страница за страницей… Мне кажется, вы напрасно себя терзаете разными сомнениями: «Смогу ли я поднять эту тему? Да еще, моя ли это тема?» Я тоже первоначально робел. Но однажды подумал: «Будь что будет! Убьюсь — сделаю, я должен это сделать!» А утром решительно сел за стол…

— О, ты уже как пророк заговорил, батыр, — Ебеке сел на кровати. — Давай не будем зажигать лампочку. Побудем на время шакирдами, которых на Востоке перед посвящением в суфии оставляют на 40 дней в темном подземелье. Подвергая этому испытанию, их готовят к тому, чтобы они стойко переносили все будущие невзгоды, презрели все земные радости и блага. Давай хотя бы на миг уподобимся древним суфиям, чтобы в темноте ночи высказать все наши потаенные мысли. Пусть это будет нашим очищением перед совестью! Как говорится, только ночь и луна будут свидетелями нашего уединения… Так вот, напомню, тогда ты меня предупреждал, что о Сатпаеве нужно писать, не афишируя своих истинных замыслов.

— Я уже в то время был на подозрении, как говорят, на крючке, разве вы не знали?

— Я знал, но мне превратно все преподносили, будто у тебя не все клеилось с книгой. Значит, меня опять провоцировали, а все оказалось совсем по-другому… — глубоко вздохнул Ебеке. — Поэтому твоему предупреждению я не придал значения. А теперь понял: это была сермяжная правда… Меня начали особенно зажимать и третировать, когда я опубликовал в периодической печати ряд статей о Сатпаеве, отличающихся независимостью суждений, которые не понравились руководству… Ладно, оставим эту тему, кому о чем писать — в конце концов право каждого. Ты лучше мне скажи, почему наш Большой человек, я говорю о Димеке, так враждебно относится к Канеке? Почему он, прекрасно зная о выдающемся вкладе его в развитие промышленности и науки Казахстана, несмотря на его громкую славу и популярность в народе, даже после его смерти, делает все, чтобы вычеркнуть его имя из истории? На всех официальных собраниях, юбилейных заседаниях, даже посвященных круглым датам, он ни разу не упомянул имени Канеке. Многие мне говорили, что Кунаев нарочно «забывает» называть его фамилию. А самый последний его непростительный поступок — запрещение издания твоего «Сатпаева» в Казахстане…

— По-моему, Кунаев просто завидовал славе Канеке, ведь он был любим в народе, о нем складывали легенды… — ответил я.

— Резонно. Но он же умный человек! Должен был сознавать, что на необъятной казахской земле остается место и для него?

— Вы абсолютно правы, Ебеке. Но перед ним были заразительные примеры других партийных мужей: после смерти Ленина Сталин, уничтожив всю ленинскую гвардию, стал единственным продолжателем его дела; то же сделал Никита Хрущев после кончины Иосифа Виссарионовича; самым тщеславным из них оказался Леонид Ильич Брежнев — он, четырежды Герой, Маршал Советского Союза, всех затмил собой. У него было 200 орденов (а Н. С. Хрущев имел 66 наград)… А почему нашему Димеке не быть единственным и неповторимым в истории Казахстана? Трижды Герой Социалистического Труда, четверть века правит Казахстаном, член Политбюро!.. А соперников у него уже нет — одни были смещены, другие уничтожены в годы репрессий и ушли из жизни. Ему мешала только посмертная слава Каныша Сатпаева. Вот к такому выводу, Ебеке, я пришел…

— Ты, Медеу, на историю нажимаешь. А может быть, они при жизни в чем-то не поладили? Бывают же разногласия. Канеке был президентом Академии наук, а Димеке — председателем Совмина. Не все же у них шло как по маслу…

— Если возникали размолвки, они были служебного порядка. У меня есть немало таких фактов. Я знаю, как Димеке, став президентом Академии наук, разгонял сатпаевские кадры, а восемь человек из его близкого окружения, включая помощника и управделами академии, по его инициативе были отданы под суд. Он приказал выбросить на улицу все бумаги, книги и часть личного архива, которые Каныш-ага держал в летнем домике в Ботаническом саду… Я думаю, став первым секретарем ЦК КП Казахстана, Динмухамед Ахметулы должен был отрешиться от прежних своих взглядов и изменить свое отношение ко всем, в том числе к Сатпаеву, отбросив все личное и мелкое. Однако мы с вами видим совсем другое…

— Да, с точки зрения формальной логики ты прав. Притом ведет себя он в этом деле грубо, совершенно не задумываясь о последствиях. Ведь пройдет десять лет и все встанет на место, каждому будет воздано по заслугам…