Эволюция потребления. Как спрос формирует предложение с XV века до наших дней

Не отрицая тяжелых последствий мировой рецессии, важно все же взглянуть на историю долга в более широком контексте, с учетом накопления состояния. С 1980-х по начало 2000-х годов, то есть до расцвета ипотечных кредитов с высоким уровнем риска, благосостояние людей действительно мощно росло. К 2001 году чистые активы семей в Соединенном Королевстве и Японии в шесть раз превышали их задолженность; в Германии – в пять раз; в Соединенных Штатах – в четыре раза[1140]

. Кризис 2009–2011 годов, возможно, и уничтожил несколько лет роста, однако он не смог ничего поделать с тенденцией накопления благосостояния в целом, наблюдавшейся на протяжении десятилетий. Задолженность частных лиц по-прежнему меньше частного капитала, и чем меньше эта разница, тем богаче страна. Отличное тому доказательство приводит Европейское социальное исследование 2004–2005 годов. Согласно его данным, британские, немецкие и скандинавские семьи меньше страдают от финансовых стрессов, чем их более бедные соседи из Португалии, Греции и Восточной Европы

[1141]

.

Революция кредитования частных лиц продолжилась с появлением в англоязычных странах в 1990-х и 2000-х годах вторичных ипотек и залогов под имеющееся жилье. Дом превратился в пункт выдачи наличных. С исторической точки зрения это стало радикальным завершением тенденций ХХ столетия, ведь потребитель встал на один уровень с кредитором. И дело не только в том, что кредит физическим лицам теперь занимал бо́льшую долю от числа всех кредитов в общем. К потребителям стали относиться как к бизнесменам в миниатюре, ведь они имели право и возможности продать все свои активы, чтобы профинансировать свои новые проекты. Экономическая теория распространилась на женитьбу, развод и воспитание детей – заслуга чикагского Нобелевского лауреата Гэри Беккера в 1960-х годах, – а в семье теперь видели единицу производства и потребления[1142]. Прежние различия между движимым и недвижимым имуществом словно ветром сдуло. Зачем относиться к дому иначе, чем к автомобилю или драгоценностям? Зачем удерживать потребителей от использования уже существующей недвижимости для покупки чего-то другого? Столетиями республиканские писатели идеализировали дом как якорь гражданской ответственности и общества в безграничном мире рыночных отношений. Теперь англоязычные страны решили от этого якоря отказаться. Международный рынок поглотил «дом», сделав его собственностью кредитов и долгов. В 1970-х годах началось рефинансирование, а в 1986 году оно получило новый толчок благодаря налоговой реформе Рональда Рейгана, предоставившей налоговые льготы по «вторичным ипотекам» и отделившей их от всех других видов ссуд. Теперь дом оказался самой дешевой возможностью получить кредит. В большинстве стран континентальной Европы дом, напротив, продолжал оставаться тем, чем он всегда являлся и в юридическом, и в материальном смысле. Вместо того чтобы предложить простой переход от одной кредитной сферы к другой, Франция, Германия и Италия продолжали поддерживать границы между ними. Чтобы взять ипотеку, как и прежде необходимо было заплатить внушительный первоначальный взнос в 20–40 %, и это еще одна причина, по которой жители этих стран продолжали активно копить. Мобильные ипотеки и простое рефинансирование оставались для этих стран чуждыми понятиями.