Эволюция потребления. Как спрос формирует предложение с XV века до наших дней

Не менее важную роль сыграл тот факт, что вместе с ростом доходов люди начали желать большего. Дом – его удобства, вещи в нем и общение, которое оказывалось возможным благодаря ему, – стал воплощением мечты. В 1950-х траты на товары для дома выросли в два раза. К началу 1960-х многие жители получили право переносить стены в квартирах по своему усмотрению. В своем официальном докладе Министерство жилищного строительства признало необходимость обеспечения большей добросовестности строителей и возможности выбирать. Жильцы хотели, чтобы с ними обращались честно и чтобы они имели право жаловаться[1507]. Однако в докладе не давалось ответа на щекотливый вопрос компенсации. В конце концов, жителям муниципальных домов, в отличие от частных квартиросъемщиков, не предоставлялась возможность переехать в другой дом, если им что-то не нравилось. Для консерваторов такое различие было очевидным и правильным. «В свободной стране, – подчеркивалось в программе консерваторов 1963 года, посвященной жилищной политике, – гражданин должен быть готов платить за свое жилье, если у него есть средства. Если у него нет этой возможности, то и выбора у него тоже нет»

[1508]. Такие речи вряд ли могли успокоить обитателей муниципального жилья, которым приходилось мириться с повышением арендной платы и при этом ждать ремонта. К концу десятилетия многие из них умудрились привлечь муниципалитеты к суду. Другие участвовали в маршах протеста и вступали в товарищества жильцов. Возможно, бедные люди и зависят от государства. Тем не менее, как заявляло одно из товариществ, у них должно быть «неоспоримое право» на принятие решений, касающихся их повседневной жизни, домов и сообщества[1509]

. В своем двустороннем плане 1979 года, который заключался в предоставлении «права покупать недвижимость» и принятии «Хартии квартиросъемщиков» для тех, кто покупать не хочет, Тэтчер отлично использовала ту первую волну недовольства. Но вовсе не она ее создала[1510].

Вторым по мощности движением было движение за права пациентов, и тут получатели услуг тоже начали громче заявлять о своих потребностях профессиональным экспертам и властям. Хотя медицинские услуги предоставлялись целым рядом государственных, частных и благотворительных органов, вопросы выбора и голоса во всех них были примерно на таком же уровне, как и в госсекторе. К началу 1970-х термин «пользователь медицинских услуг» (англ. health consumer) прочно вошел в политический лексикон. Как и в случае с жильцами, превращение пациентов в потребителей началось не с неоклассической экономики, а с критики власти и возрождения волюнтаризма. Группы пациентов заново открывали для себя взаимопомощь. Этот процесс начался еще в 1930-е годы в Соединенных Штатах с созданием «Анонимных алкоголиков» и ростом интереса к гомеопатии. Однако настоящий бум случился после Второй мировой войны – в Великобритании, например, в эти годы появились организации MIND, Национальное общество пациентов, страдающих церебральным параличом (National Spastics Society), Группа больных мышечной дистрофией, Ассоциация пациентов и ряд других групп взаимопомощи[1511]

.

Однако между группами пациентов и товариществами жильцов существовало одно существенное различие. В отличие от жилищного сектора, где никогда не хватало средств на то, чтобы залатать все дыры, в сфере здравоохранения еще никогда не было столько врачей и лекарств. Волюнтаризм возник как реакция на то, что критики называли «медицинско-промышленным комплексом» и его монополию на дорогое, возможное только по назначению врача лечение. Докторов обвиняли в том, что у них слишком узкая специализация, что они дистанцируются от пациентов и слишком сильно полагаются на лекарства, бесплатно распространяемые среди них фармацевтическими компаниями. Им следовало прекратить играть в Бога и прислушаться к своим пациентам. Наряду с прежними требованиями большей безопасности в медицине американские и британские активисты требовали соблюдения права на сохранение тайны, юридической защиты для тех, кто страдает психическими расстройствами, а также прекращения медицинских исследований без согласия пациентов; особенно возмущало то, что подобные исследования продолжали проводиться несмотря на законы, которые были приняты после зверств нацистов. Активисты также настаивали на том, чтобы лечение было более ориентировано на пациента. Все эти требования вышли на первый план как раз в тот момент, когда представители движения в защиту прав потребителей активно критиковали безответственный бизнес и правительство. Одним из первых отделений правозащитной организации Нейдера «Гражданский активист» была «Группа медицинских расследований» (Health Research Group). Одновременно Американский союз защиты гражданских свобод начал отстаивать права «потребителя медицинских услуг». Голос пациента присоединился к общему хору голосов граждан-потребителей.