Эворон

Самоуверенные стратеги Гитлера увязли в кампании, которую они поспешили объявить «блицкригом». Они взяли на себя инициативу, которая по праву должна была принадлежать Японии — теперь придется расплачиваться за эту главную, поистине стратегическую ошибку.

Совесть генерала была чиста — он, принадлежа к сторонникам политики министра иностранных дел Мацуока, настаивал в свое время на том, чтобы силы империи были обращены на запад, а не на юг — против зоны интересов раскормленной, но отнюдь не слабой, как казалось, Америки. И суть не в том, что Россия была слабее — после Халхин-Гола Кэндзи не питал иллюзий. Россия сильна и упряма, но только там империя может обрести подлинное величие, только там решаются судьбы мира — как можно было этого не понимать?

Следовало ли оставлять Германию один на один с врагом?

Он не жалел Германию. За прошедшее после июня 1941-го время она вполне доказала, что не заслуживает жалости, скорее — презрение. Еще два-три удара, подобных тому, что был принят под Сталинградом, и от рейха останутся головешки.

Токио мудро уклонился от подобной борьбы.

Но мудро ли?

Его, Доихара, советов не пожелала послушать. Его осыпали наградами за легкие и эффективные южные победы и навсегда удалили из Маньчжурии — великого и многотрудного плацдарма для наступления на большевизм. Подготовленного им с таким тщанием, так основательно, с таким размахом! Оттуда, из Маньчжурии, он наводнил советский восток провокаторами и диверсантами, сеятелями слухов, всеми своими парикмахерами, охотниками и рыбаками. Он вынашивал безупречные планы подчинения коренного населения духу Ямато. Все перечеркнул Халхин-Гол. Но что из того, что случился Халхин-Гол? Истинный воин закаляется в бою, в несчастьях и боли — как его солдаты-разведчики, съеденные комарами. Для Монголии же было подготовлено новое оружие — в Токио не захотели его как следует оценить. Оружие тонкое: книга «Монголы — это японцы», отпечатанная на туземном языке в необходимом для заброски количестве экземпляров.

Нужно было не высмеивать его затею, с горечью думал Доихара, а спешно, мобилизовав лучших исследователей, этнографов и полиграфическую базу империи, создавать новые взрывчатые книги, отождествляющие японцев с коренным населением Дальнего Востока, всеми этими чукчами и удэгейцами, нивхами и эвенками, нанайцами и орочами. Следовало воспитывать из них послушных рабов, мы же предпочли сделать их врагами.

Теперь наступает время пожинать плоды.

Мысли эти показались генералу смутно знакомыми. Он напряг память, силясь доискаться в ней — где же, от кого слышал он нечто похожее. Память не подсказала.

Он вздохнул и снова склонился над сводкой оперативных новостей с германского театра военных действий, присылаемых ему, одному из высших офицеров Японии, в одном экземпляре союзным посольством. Вчитался в скупые строчки, где мелькало труднопроизносимое варварское слово «Курск».

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Передышка кончилась так же внезапно, как началась.

4 июля усилилась канонада, на рассвете небо посветлело не на востоке, а на западе, налилось краснотой, как перед непогодой. В расположение батальона из штаба прибыл мотоциклист с пакетом, вручил его командиру. Иван Шевцов надорвал пакет, схватил суть одним взглядом.

— Ротных и взводных ко мне!

В шалаше собрались командиры рот и взводов, парторг и комсорг батальона. На ящике из-под снарядов, служившем капитану столом, расстелена полевая карта. Сам Шевцов нетерпеливо меряет шагами утлое пространство меж стенами шалаша, из которых при каждом близком взрыве сыплется подсохшая хвойная зелень. Радость во взгляде командира.

— Рубеж нашей обороны — вот здесь, — загорелый шевцовский палец уткнулся в карту. — Проверить готовность каждой машины, каждого экипажа. Идем через тридцать минут. Тактика предстоящего боя.

Играют мускулы под тугой гимнастеркой Шевцова.

Его нетерпение передается другим. И — прочь сонное, обманчивое спокойствие леса. Испуганно взмывают от рева моторов с верхушек деревьев птицы, сизый дым вырывается из выхлопных труб, теплотой наливается броня. Поднявшись во весь свой богатырский рост над головным танком, Шевцов вскидывает руку и кричит в переговорное устройство:

— Делай, как я!

Его Т-34 с ходу форсирует скорость, рвет траками зеленую землю лесного холма и почти прыжком покидает укрытие. В прорезь прибора наблюдения Тончи видит, как машина командира круто забирает вправо, вдоль реки, и командует своему водителю:

— За головным.

Батальон движется в общем направлении на железнодорожную станцию, отмеченную на карте Шевцова.

Именно в этот час на КП нашей 13-й армии генерала Пухова привели пленного немецкого сапера. Он показал, что немецкие войска готовы к наступлению и оно начнется завтра — 5 июля, в три часа утра.

Данные советской воздушной и других разведок, показания «языков» и пленных пересеклись — три часа утра.