Exemplar

Чадца, долой все покровы и глоссы! Раз уж Сын небесного Отца, вечная Премудрость, не мог уберечься от того, чтобы быть Своим ученикам помехой, то нет никакого творения, которое бы не мешало, пусть оно называется и кажется, как хочешь. Его нужно до основания прочь и вовне, коль скоро нам надлежит воспринять сокровенное благо, коим является Бог.

Бывают люди трех видов: одни отходят, другие подходят, а третьи входят. Это — начинающие, совершенствующиеся и совершенные люди[1113]. Когда человек начинает, ему подобает смело пройти и осмотреть все закоулки души, не найдет ли он чего-нибудь в ней, чем бы он с радостью обладал, не живет ли где-то в ее закутке какое-либо творение: его нужно полностью вырвать! Это поневоле должно стать первым среди прочих дел, подобно тому, как детей сперва учат азбуке. Если сразу всего не выходит, то не ужасайся, только не бросай. Детям вновь и вновь повторяют какое-нибудь слово, до тех пор, пока они его не усвоят. Так и ты оставляй iterum, снова и снова, как сказано нам, и тогда я оставлю [весь] мир, когда же я оставлю [весь] мир, то оставлю все вещи. Утром, едва откроешь глаза, [изреки]: «О любезное, пречистое Благо, смотри, я хочу начать сызнова покидать себя и все вещи», и так тысячу раз на дню: сколько раз себя обнаружишь, столько раз и покинь себя. В этом заключается все. Сие можно обращать, как захочешь, а иначе ничего не получится.

Встречаются люди, отслужившие Богу XL лет, упражняющие себя [в духовной жизни] и творящие немало добрых дел. Но под конец они оказываются так же далеки от своей цели, как и в самом начале. Не иначе, как это случилось с сынами Израиля, когда они, пройдя XL лет по пустыне с великим трудом и лишениями, надеялись, что приблизились к цели, а нашли себя опять в том же месте, откуда отправились[1114]

. Ох, как много усилий, затрат и времени пропало впустую у некоторых людей. А ведь сами они и прочие люди считают, что они преуспели, и думают, что все правильно сделали, но все еще обретаются в исходном месте, где сперва начинали! На первых порах оное оставление [себя] — самое трудное и продолжается до конца. Ибо себя никогда не оставишь настолько, чтобы не обнаружить, что можно оставить себя снова, опять и опять. На этом претыкается тот, кому кажется, что ему сего больше не нужно. Чем благородней становишься, тем более утонченно себя следует оставлять.

Встречаются и такие люди, которые, покинув себя, вновь себя принимают — одни в виде лукавом, другие в скотском, а третьи в диавольском. Уразумейте, что есть лукавый вид. Естество изрядно коварно и ищет своего (Боже меня сохрани) весьма расторопно. Оно выставляет его в благовидном облике, готово себя извинять и наряжается во многие одеяния. Сами же люди хотят быть мудрее, чем Бог... Подумайте, если кто-нибудь положит себе на глаза пластину из золота или черную пластину из стали, то он увидит сквозь золото так же мало, как через сталь. Благородный металл мешал бы взору не меньше стали, и ты увидел бы через одно столько же, сколько через другое. Итак, отбрось любые творения, сколь бы благородными они ни были или ни казались тебе, и помоги себе, как только захочешь. Некоторые люди себя так мало оставили, что, находясь среди сестер, ведут себя подобно бешеным псам, лают и ругаются из-за веретена либо другой мелочи. Человек духовного звания должен быть столь бесстрастен, что, ударь его по одной щеке, он подставил бы и вторую[1115], и что бы ему ни делали, он должен был бы остаться в покое. Возлюбленному Примеру, Господу нашему Иисусу Христу, говорили, что Он — обольститель, изменник, обжора и одержим бесом, Он же молчал, все переносил и страдал благостно и терпеливо.

В «Vitis patrum» читаем, что некий ученик спросил у учителя, как ему стать совершенным. Тот велел ему пойти, где лежат мертвецы, и сначала их некоторое время сильно хвалить, а затем громко хулить. Все это было им безразлично. «Так должно быть и с тобой», — сказал старец[1116]. Наш любезный Учитель Христос глаголет: «В мире будете иметь скорбь и тяготы, а во Мне у вас будет покой»[1117]

.

Другой раз люди снова себя принимают в образе скотском. Здесь я имею в виду не тех, кто подобен скоту, а тех, кто жаждет любезного Блага, которое называется и является Богом, на природный манер. Человек должен совершать свои труды не бессмысленно, как бы по естественной склонности и вожделению, подобно скотине, которую вынуждает природа, но по произволенью и знанью, разумно, служа Богу и живя ради Него — вкушает ли он или спит, разговаривает либо молчит, чем бы то ни было в мире и что бы ни довелось ему делать. Подавляй животные склонности и действуй из разума — в молитве, рассуждении, в жизни [с такими словами]: «Возлюбленный Господи, для Тебя, не для себя я ем, сплю, говорю, живу, страдаю и оставляю все вещи».