Эзопов язык в русской литературе (современный период)

В структуре рассказа все узловые моменты выражены эллипсисами. Вернувшись домой, пьяный Сергей Иванович умалчивает о том, что именно он сделал с голубями; как параллель этому, мы так и не узнаем, чем завершилась судьба библиотекаря и его семьи. В рассказе, построенном как тщательно детализированная хроника, не упомянуто историческое событие, предшествовавшее объявлению амнистии и новому закону о пенсиях: смерть Сталина. Любопытно отметить попутно, как точно писатель использует здесь неопределенно-личную форму вслед за «еще одно лето прошло» – «объявили амнистию, <…> назначили пенсию»; государственные акции в сознании простого русского человека приравнены к явлениям природы, их источник представляется таким же таинственным, как и то, что управляет сменой времен года; старение и приближение естественной смерти уравниваются с арестом и насильственной гибелью – ни на то, ни на другое человек повлиять не может, всем управляют упрятанные в эллиптической грамматической конструкции «они», которые арестовывают и объявляют амнистии, выдают зарплаты и отправляют на пенсию.

В том же 1968 году в № 7 «Нового мира» были напечатаны «Плотницкие рассказы» Василия Белова. В них мы сталкиваемся с аналогичным применением эллипсиса (у писателя, весьма далекого от Трифонова эстетически). В главах XIII и XIV Авенир Созонков рассказывает о своей комсомольской молодости, о том, как он сбрасывал колокол с колокольни деревенской церкви «да еще и маленькую нужду оттудова справил», как выдан был ему наган – доверенному лицу советской власти, организатору колхоза. Основное же содержание его хвастливых историй – как он вымогал у крестьян бесплатное угощение, требуя к тому же, чтобы они унижались перед ним, как он пригрозил не пожелавшему унизиться Федуленку объявить его кулаком, потому что «у него две коровы, два самовара». Что случилось с Федуленком в дальнейшем, не говорится, а Созонков до старости продолжает считаться главным активистом в деревне, он непременный «секлетарь» колхозных собраний.

Выслушав рассказ Созонкова, автор (первое лицо повествования) смотрит в окно:

Дом Федуленка, где была когда-то контора колхоза, глядел пустыми, без рам, окошками. Изрешеченная ружейной дробью воротница подвальчика с замочной скважиной в виде бубнового туза висела и до сих пор на одной петле. На князьке сидела и мерзла нахохленная ворона, видимо, не зная, что теперь делать и куда лететь. По всему было видно, что ей ничего не хотелось делать228.

Эллипсис: сообщение о дальнейшей судьбе Федуленка и его семьи опущено, но мы знаем, что в своем доме он не жил (там «была когда-то контора колхоза») и что новые хозяева дома отличались от трудолюбивого и исполненного достоинства Федуленка – дом пропал от пренебрежения и вандализма. Упоминаемая в заключение отрывка ворона – традиционный русский символ запустения, поражения, смерти.

5.4.4. В заключение стоит упомянуть и ту ауру эллиптичности, которая возникает в целом корпусе произведений отдельных писателей просто в силу того факта, что они последовательно воздерживались от тем и трактовок, навязываемых большинству правящей идеологией (например, Пришвин, Паустовский).

5.5. Цитата

Как мы показали на примере эзоповского пародийного использования пушкинского «Пророка» и «Размышлений у парадного подъезда» Некрасова, нередко сохраненные в целости строки оригинала начинают выступать в качестве эзоповских цитат, то есть автор, использующий цитату, наполняет ее содержанием, отличающимся от вложенного в нее ее непосредственным автором. То же делается порой и в прямой, не пародийной форме. Например, в стихотворении Наума Коржавина «Вариации из Некрасова»:

…Столетье промчалось. И снова,

Как в тот незапамятный год —Коня на скаку остановит,В горящую избу войдет.Ей жить бы хотелось иначе,

Носить драгоценный наряд…Но кони – все скачут и скачут.А избы – горят и горят229.

(Выделенные нами строки – прямая цитата из Некрасова, его вошедшая в поговорку характеристика русской женщины230.)