Фаина Федоровна

Он так же, как и Даша, посмотрел на меня, будто спрашивая: «А куда уходите?» – но ничего не спросил.

–Ну, тогда… до свидания?

Я протянула ему руку.

–Удачи! Может, ещё увидимся. Я ещё в отдел кадров приду.

Он пожал самые кончики моих пальцев большой мягкой рукой и ушёл.

Я взяла сумку, оставив остальное добро до визита «в кадры», и пошла от лифта через главный вестибюль по коридору на парковку. Больница доживала последние дни, но если кто не знал о прекращении её деятельности, ничего особенного пока бы и не заметил. Так иногда умирают не старые ещё люди – на бегу, не закончив дела. Однако мне показалось, что что-то в ней уже начало разрушаться, вроде как внутри секторов муравейника стали трескаться потолки, разваливаться перегородки.

Со мной здоровались знакомые врачи, попадавшиеся навстречу и обгонявшие сзади. Кто-то так же, как и я, шёл домой, кто-то спешил на субботнее дежурство. Ход в начальственный отсек был закрыт, будто задраенная нора. Конечно, когда это отдел кадров или бухгалтерия работали по субботам? А доктора бежали, торопясь, или шли понуро, шаркали по коридору в направлении своих отделений и кабинетов. Вяло шуршали разговоры.

–Здание кому-то понадобилось…

–Супермаркет построят…

–Интересно, а терапевтов тоже будут сокращать или оставят?

–По статистике у нас такая средняя зарплата, что можно вообще ни о чём не беспокоиться.

–Можно подумать, хирурги на зарплату живут.

–А на что?

–Ой, ладно. Сказки не рассказывайте.

–Опять будут квоты на госпитализацию, или как?

–Не знаете, буфет уже открылся?

–Буфет не работает по субботам.

–Сын вчера приходит из школы и говорит: «У нас в классе – поездка в Испанию». Он у меня испанский учит. Я целый вечер искала, в каком банке выгоднее процент на кредит. Так и не нашла.

–А наши на Новый год на родину Деда Мороза ездили. Нечего по Испаниям шляться. Где я на Испанию денег возьму?

Когда я уже ушла из своей поликлиники и поступила в аспирантуру, эксперимент у меня был на крысах. Я входила в комнату вивария, где стояли клетки. Крысы узнавали меня сразу же и немедленно прятались по углам. В панике они лезли друг на друга. Наступали от страха на головы, на морды, лапками задевали друг другу глаза, царапались, суетились, в спешке опоясывались хвостами. Каждая старалась оказаться выше другой. Некоторые залезали в верхние углы ящика по стенкам, цепляясь крошечными прозрачными коготками. Но я ведь не всех сразу тащила на экзекуцию. Я сначала готовила на лабораторном столе растворы, инструменты. Крысы замирали по углам живыми пирамидами, но довольно быстро ожидание им надоедало. Сначала несмело выбирались они из своей живой кучи, видимо, привыкнув к опасности и даже забыв о ней. Некоторые, кто посмелее, осторожно подходили к стенкам клетки, принюхивались. С любопытством, с осторожностью, но и со страхом через сетку смотрели они на меня.

Мне не нравилась эта моя работа, но что было делать? Я была заряжена на решение проблемы, и мне позарез нужна была диссертация. Сейчас бы я ни за что не пошла к крысам в виварий. Но тогда…

Подготовив опыт, я быстро шагала к клетке, открывала крышку и корнцангом выхватывала ближайшую ко мне крысу. Захлопывала крышку. Жертва пищала и извивалась. Я несла её к лабораторному столу, открывала банку с эфиром…

Каждый день я вытаскивала по одной крысе. Их оставалось в клетке всё меньше и меньше, но после того, как крышка захлопывалась, крысы спокойно начинали заниматься своими делами. Чистились, умывались, пили воду. Они понимали – сегодняшняя жертва уже принесена. Будущее теперь представлялось им бесконечным. Каждый раз они считали, что мой корнцанг миновал их навсегда. И даже когда в клетке осталось всего две крысы, и я выхватила одну из этих двух, мне показалось, что последняя вздохнула с облегчением. Ей открывался такой простор, такие возможности!

И из всех животных, а их в опыте было почти триста голов, только одна крыса умудрилась всё-таки тяпнуть меня за палец. И я уверена, она сделала это не случайно. Она была не больше других и не меньше, не отличалась ни окраской, ни возрастом. Но в тот момент, когда мой корнцанг ухватывал за шкирку совсем другое животное, эта смелая тварь подпрыгнула и напала на мою руку. Она прокусила резиновую перчатку, кожу и мышцы чуть не до кости. Шрам существует до сих пор, и когда я смотрю на него, я всё ещё чувствую невольное уважение к этой единственной, оказавшей мне сопротивление особи.