Фаина Федоровна

Во время моей работы многие из «сохранных» носили в своих телах осколки – в спине, ногах, или даже в черепе. Осколки лежали там вечно, их не было смысла удалять. Осколки ныли к непогоде и люди привыкали к этому. А в поликлинику ходили чаще всего по поводу обычных «возрастных» болезней. Фаина Фёдоровна таких больных терпеть не могла.

–Тех, кто как мой муж воевали на передовой, их прямо там и убило. И кого ранили по-настоящему, тех теперь давно уж нет. А эти по тылам отсиживались, а теперь корочки свои выпячивают… -Лицо у неё багровело при этих словах, глаза прищуривались, заглядывая внутрь себя. И сама она, вся такая утренне-розовая, чисто промытая, пританцовывающая, начинала трястись от злости при виде этих больных. В такие минуты громче звякали инструменты, которые она кидала в тазик для мытья, зло шуршали бумажки рецептов.

За много лет работы в поликлинике, она знала почти всех таких больных, встречала их в других кабинетах у других специалистов, помнила всех по фамилиям, знала их семьи.

–Давление у него! – с возмущением говорила она, завидев какого-нибудь гипертонического дядечку в коридоре. Прётся к терапевту без очереди, отталкивает старух! Удостоверением своим размахивает! А что, у НЕ инвалидов давление не повышается?

–Да ну вас, Фаина Фёдоровна! Не все же отсиживались в тылу. Кому-то просто везло. Были ведь и такие, кто вообще за всю войну даже и ранен не был.

–Знаю я, кому везло! – Шипела она. – Кто на продуктах сидел, да взятки давал, чтобы откупиться.

Я не особенно обращала внимание на эти её разговоры. Я работала по инструкции. Есть удостоверение – прошу без очереди.

–Им и слуховые аппараты со скидкой дают! А некоторым, кто понаглее, так и вовсе бесплатно! – сердито трясла она головой.

–Ну, а вам-то слуховой аппарат зачем? Вы же всё слышите прекрасно?

–Я в войлочных сапогах всю зиму проходила, потому что кожаных хороших в магазинах не достать. Помните, какие морозы были? А у меня на ногах косточки, я в тяжёлой обуви ходить не могу. А они для своих дочерей без очереди, по талонам, по удостоверениям финские прекрасные сапоги накупили! И ведь по две-три пары хапали, будто у них, как у сороконожки сорок ног! Каждый день ходили туда со своими корочками, как на работу.

Она говорила правду. Тогда инвалидам войны разрешалось покупать все дефицитные товары без очередей и талонов, по удостоверениям. И нередко случалось так, что какой-нибудь женщине, отстоявшей после работы четыре-пять часов в очереди за дефицитными сапогами, ничего не доставалось, потому что прямо перед ней какой-нибудь инвалид, прошедший без очереди, забирал последнюю пару. И забирал-то не для себя – для дочери, для внучки или просто перепродать на чёрном рынке.

–Вы сходите сами на толкучку и сами посмотрите! – предлагала она мне. -Весь наш коридор там выстроился! Чего только у них нет, у этих инвалидов! И сапоги, и сервизы, и кофты трикотажные … А пенсии-то у них, не нашим чета! На такую пенсию припеваючи можно жить!

–Да ладно, Фаина Фёдоровна… – Мне становилось скучно. – Чего им завидовать? Они своё доживают.

–Чего завидовать!? А-а-а-а…Вы даже не представляете… – Она вдруг задохнулась воздухом и села на нашу кушетку вся дрожа и потрясая кулачками. Маленькие её ножки в кожаных тапочках вдруг как-то странно по-детски поджались, не доставая с кушетки до пола, и замерли, как у перевёрнутого на спину жука. Она вся застыла, только лицо у неё двигалось, когда она говорила: быстро и без интонаций, будто в бреду.