Фантомный бес

— Посмотрите, как от нынешнего сатрапа удирает Троцкий, еще не так давно — самый великий и ужасный в русской революции. Помнится, вы обозвали этого великого-ужасного пацифистом, создавшим прекрасную, боеспособную армию. Нынче этот пацифист и военный герой скачет на манер зайца по островам и странам. Но он его достанет. Попомните мое слово…

— Ну, посмотрим. По-вашему, это вселенский демон?

— Полмира скрутить, полмира очаровать. Делать людей нищими и голодными — они радуются. Мучить в лагерях и застенках — они рукоплещут. Убивать — они поют песни. Пытаться накрыть своею дьявольской тенью весь мир… Не исключаю, что это у него получится. И мир ляжет, чертыхаясь и молясь.

— Посмотрим, — весело повторил Уэллс. — Это даже интересно. Игра с подобными ставками задевает даже меня. Посмотрим, кто кого…

Маргарита и гений

«Есенин… Каменский… Поленов… Боже, как давно это было, — думал Коненков, — вечность назад. Но словно вчера. И какие люди! Здесь таких нет. Впрочем, славных парней и тут навалом. Но все же они другие… Странно все на этом свете. Почему я тут задержался? Что я тут делаю? Где моя древесина — липа, дуб, да хоть самшит? Кто объяснит? Я даже у Маргаритки спросил — че это с нами? А она лишь смеется. Вот ведь баба! Действительно, — бой! Бой-скаут. Ха!

Интересный мужик этот профессор, — Коненков неторопливо помешивал в тазу глину, — говорит медленно, спокойно, зато каждая фраза словно пуд. Ну, лицо вдохновенное — для ученого портрета это азы. Глаза, морщины, затаенная мудрость… А вот как быть с волосами? У головастых парней лоб обычно крут, волос мало или совсем нет. А тут патлы торчат во все стороны, чисто метелка, или печально свисают за ушами. Ага, понял. Я пущу их вверх. Костер на голове. Пламя мысли». Да, презабавная личность. Всемирная знаменитость, и такой тихоня. Скромняга просто. Но обаятельный, ничего не скажешь…

Кажется, и Маргарите он приглянулся. Она молодец, быстро схватывает, кто чего стоит.

Надо бы поинтересоваться, как он понимает устройство космоса. Разделяет ли он космогонические идеи, которые близки мне? Едва ли! Ученые, как правило, — народ скучный, приземленный. Ужели и этот такой же?»

Русский дохристианский пантеон обошелся без женщин. Там ни Геры, ни Афины, ни Артемиды не сыщешь. Разве что Мать Сыра земля. Или Мокошь, покровительница ткачества. Но кто ее помнит?

В сказаниях народных во множестве встречались ведьмы, русалки, кикиморы и прочая нечисть мира низкого, болота топкого… Само собой, и поклоняться женскому образу никто не собирался. Но вот из Византии пришел культ Марии. Скромной, тихой девы, родившей Бога-человека. И постепенно появились… Василиса премудрая, Варвара-краса, Параскева-Пятница… А Елена прекрасная?

Княгиня Ольга.

Ярославна.

Марфа-посадница.

Елизавета и Екатерина пробили брешь в народном сознании.

Женщина может быть царицей.

Да еще какой.

Но истинный женский взрыв в высокой культуре случился позднее, в начале XIX века. Имя ему — Татьяна Ларина. Впрочем, до этого была бедная Лиза. А уже потом тургеневская Елена, подруга Инсарова. А затем эти типажи стали возникать в реальной жизни. Жены декабристов… Народоволки… Террористки… И понеслось. Возникло удивительное реальное явление — русская женщина. Подруга, защитница, помощница, любовница, жена… Муза, которая при случае коня на скаку остановит… Они наводнили Европу после большевистской революции. Сколько их было!

Мария, Вера, Ольга, Софья, Лариса, Ариадна. Галина-Гала…

Все красивы, умны, обольстительны… Каждая вторая — авантюристка. Да еще какая! Как они до сей поры потрясают наше воображение. Куда там Мата Хари, заурядная танцовщица, героиня водевилей! А скольких тайных муз мы не знаем. Маргарита Воронцова-Коненкова из их числа.

Нью-йоркское высшее общество, как в прежние годы московское, охотно ее признало. Ей по-прежнему удавалось обеспечить мужа дорогими заказами, она с блеском проводила выставки. Когда муж работал с очередной моделью, она нередко присутствовала. Во время сеанса она умела так увлечь приятной беседой позировавшего человека, что в нем исчезали всякие следы напряжения. В итоге в скульптурном портрете ощущалась необыкновенная естественность и живость… Понятно, она не упустила случая вовлечь в беседу и знаменитого на весь мир физика.

— Вы не поверите, профессор, — говорила Маргарита, — но я интересуюсь современной физикой. Как любительница, конечно. В смысле математической подготовки я полный ноль. Но в нынешней физике так много нового и необычного, что это любого затронет. Похлеще балета Дягилева или Новой венской школы в музыке. О вашей теории относительности у нас в России слышал каждый школьник. Но вот понять ее… Как бы мне хотелось хотя бы чуток прикоснуться… Ну, скажем, послушать ваши лекции. Конечно, в популярном изложении. Иначе я, неуч, так ничего и не пойму. Математики я побаиваюсь.

Эйнштейн смотрел на нее, и в глазах у него вспыхивали искорки. А она улыбалась в ответ — улыбкой строгой и словно бы слегка возвышенной.