Фантомный бес

Они сидели у камина втроем. Рудольф Пайерлс, его супруга Женя и их гость Клаус Фукс. Неспешный разговор порою вспыхивал тревогой. Говорили о трудностях военного времени, о надеждах на победу. Профессиональных тем физики не касались. Они больше слушали Женю, которая увлеченно рассказывала им о своей жизни в родном Петербурге-Петрограде-Ленинграде, о друзьях молодости, о научных вечерах, которые они с сестрой устраивали в своей квартире, о юных гениях, которые эти вечера охотно посещали. Немецкий математик, еще не до конца отошедший от сырости и тоски канадского лагеря для перемещенных лиц, слушал с интересом.

В самом начале войны почти все немецкие эмигранты в Англии были интернированы в лагерь на острове Мэн. В мае 1940 года туда попал и Фукс. Узнав о случившемся, Макс Борн кинулся стучать во все двери, утверждая, что молодой немец — из самых одаренных физиков, что его талант крайне важен для обороны Великобритании. Чиновники его не услышали. Более того, Фукса отправляют за океан, в канадский лагерь, больше похожий на загон для пленных. Тогда разгневанный Борн пишет записку в правительство. Каким-то чудом она попадает на стол к Черчиллю, и под новый, 41-й год талантливого немца не просто возвращают в Англию, но и определяют в секретную группу Рудольфа Пайерлса. Сам Пайерлс тоже был из тех, кто бежал от Гитлера. В Англии для атомного физика, известного своим неприятием нацизма, нашлось серьезное дело. Его включили в число руководителей английского атомного проекта «Тьюб Аллой». Основной базой проекта стал Бирмингемский университет. Главной задачей лаборатории Пайерлса была разработка газодиффузионных установок для разделения изотопов. И вот тут Клаус оказался не просто полезным, но фактически незаменимым. Он отвечал за математическое обеспечение этого весьма сложного и нового для науки процесса.

Когда-то, еще в начале 30-х, отправляясь из Германии в Ленинград на конференцию, Пайерлс не мог вообразить, что привезет себе оттуда жену. Но ему где-то в кулуарах конференции хватило одного взгляда на стройную девушку Женю Каннегисер. Надо сказать, и Женя сразу его заметила. Любовь с первого взгляда оказалась взаимной. Прошло несколько лет, и вот они с женою обитают в старинном особнячке на окраине Бирмингема. Черепичная крыша, высокая труба, каменные стены, наполовину обросшие мхом.

— Какой милый у вас дом, — говорит Фукс. — Как уютно, как спокойно, а камин просто сказочный. Вы давно тут поселились?

— Без малого четыре года, — отвечает Женя. — Мы подыскивали жилье, и этот домишко нам сразу приглянулся. Соседи нам поведали, что дому этому четыреста лет.

— Это срок, — говорит Фукс, оглядывая стены гостиной и сводчатый потолок. — Небось Шекспира помнит.

— Вполне вероятно. Смешно, моего родного города еще не было на свете.

— Петербурга? — уточняет Фукс.

— Именно.

— Зато, говорят, божественно красив.

— Это правда.

— Между прочим, Жениа с сестрой, — вмешался Пайерлс, — именно там, в своей квартире, устраивали эти вечера физики. Еще с конца двадцатых. Собирали самую талантливую молодежь города.

— Я это понял, — сказал Фукс. — Удивительно. Что, собирались охотно?

— Не то слово. Впрочем, всех талантов наша квартирка не вместила бы. Но четверо или пятеро появлялись регулярно. Они дружили. Словно одна команда. Слушать их споры — это было чудо, на грани божественного безумия.

— Молодцы, — заметил Фукс.

— Еще какие! — добавил Пайерлс. — Мне ведь посчастливилось там побывать. Два или три раза, но успел подружиться со всеми. Вот бы нам устроить здесь что-то похожее. А?

— Это было бы славно, — сказал Фукс.

— Да, это были чудо-ребята, — продолжила свой рассказ Женя. — Все как один. Но Матвей все же выделялся! Он тогда писал книжку про гелий. «Солнечное вещество».

— Матвей? — переспросил Фукс.

— Да, Мотя Бронштейн. Руди, ты ведь его помнишь?

— Жениа, не смеши. Мы же позже обменялись несколькими письмами.

— Да? — удивилась Женя. — Прости, не знала.

— Он был редкий умница, но и рисковый шутник. Одно письмо он закончил словами «хайль Гитлер». Тогда только намечалась дружба Москва — Берлин. Я это воспринял примерно так: ему что Сталин, что Гитлер — одна сатана.

— Дурака валял, — сказала Женя. — Словно не знал, что все письма за границу читаются.

— Вероятно, это так, — задумчиво сказал Пайерлс.

— Вероятно? — усмехнулся Фукс.

— Но самое интересное, он упомянул в том письме, что понял, как квантовать гравитацию.

— Что? — не поверил Фукс. — Этого не может быть. Тут и гений бессилен.

— А он, видимо, и был гений, — задумчиво сказала Женя. — Помню, что остальные смотрели на него как на бога. Жора Гамов, Лева Ландау, Витя Амбарцумян, Дима Иваненко…

— Гамов? — улыбнулся Пайерлс. — Который объяснил туннельный эффект? Да он и сам гений.

— Ну и компания… — сказал Фукс. — Ландау! Мне довелось прочитать пару его статей времен его работы в Копенгагене. Блеск! Знаю, что Бор его очень ценил. И где они все сейчас?

— Матвея убили. А ему стукнуло только тридцать. Приехала ночью черная машина, и… Знаете, как это было тогда в России? Будто бы он оказался фашистом и террористом.