Во-первых, Венгрия (как и Австрия) потеряла в Первой мировой войне больше кого бы то ни было. Страна утратила 68 % территории и 59 % населения. Румыния же, став хозяйкой этих территорий (а также получив земли других проигравших — России, Австрии и Болгарии), больше кого бы то ни было приобрела. Во-вторых, значительные различия наблюдались в структуре сельского хозяйства. Венгерские «джентри» сохранили политическую власть после Первой мировой войны, аграрная реформа не затронула их благосостояния. В Румынии же было мало крупных поместий, а после аграрной реформы, направленной в основном против этнических меньшинств, их осталось еще меньше. Таким образом, в Венгрии преобладало крупное помещичье землевладение, а в Румынии имелся потенциально мощный крестьянский класс. В-третьих, Венгрия всегда была толерантна по отношению к евреям (довоенное время было для них «золотым веком»), Румыния же была самой антисемитской страной в Европе — до 1918 г. евреи там не имели права гражданства. Пусть эти факты удержат нас от прямолинейных обобщений, связанных с мировой войной, реакционными помещиками, традиционным антисемитизмом как факторами, повлиявшими на фашизм. Однако между двумя странами было и важное сходство. Это были страны-соседи со средним уровнем развития, не претендующие на статус великих держав. Эти две страны позволят нам расширить наше понимание фашизма.
Однако к венгерскому и румынскому фашизму никогда не относились всерьез. Их история плохо описана, более того — ее сорок лет искажали коммунистические историографы, вешавшие на фашистов малосодержательные ярлыки: «преступники», «ущербные», «люмпены», «мелкая буржуазия». Их называли маргиналами, даже описывали как единственных в стране антисемитов (см., напр., Lackó, 1969; Ránki, 1980). Падение коммунизма пока не привело к расцвету национальной исторической науки. Венгры и румыны по вполне понятным причинам не хотят признавать, что фашизм и антисемитизм были порождением их национальной жизни в период прошлого эксперимента с демократией. Так что объяснить венгерский и румынский фашизм нелегко. Скудость достоверных данных толкает некоторых венгерских историков в сторону самого простого объяснения — традиционной классовой теории. Венгерский фашизм, настаивают они, — по сути мелкобуржуазен. Иначе обстоят дела в Румынии — Юджин Вебер уже давно (Weber, 1966а) рассказал нам, что фашизм в этой стране поддерживали все классы. Мнения о венгерском фашизме разнятся. Английский предприниматель Джон Кейсер в 1939 г. сообщал в британское министерство иностранных дел, что «Скрещенные стрелы» — это
…прежде всего, национальное движение, требующее возврата потерянных территорий, во-вторых, движение среднего класса, желающего возвыситься до статуса капиталистов, в-третьих, движение народных масс, городских и сельских, пытающихся сокрушить капитализм. И второе, и третье движения входят в первое, и всех их объединяет антисемитизм.
Он добавляет, что популярность фашистов заставила правительство присвоить себе некоторые пункты их программы, что, по мнению Кейсера, «довольно опасно, поскольку может сыграть им на руку» (Vago, 1975: 354). Современные исследования подтверждают правоту Кейсера, а не теорию «мелкой буржуазии». Беренд (Berend, 1998: 142–143) подводит некоторые итоги. Он не вполне отказался от традиционной классовой теории, которую мы обсуждали в первой главе, ибо обнаруживает в восточноевропейском фашизме «люмпен-интеллигенцию и деклассированных личностей из разных социальных страт». Тем не менее исследователь указывает на то, что фашистские партии Венгрии и Румынии (а также Хорватии и Словакии) «имели популистский рабоче-крестьянский характер». Сёллёши-Жанзе (Szöllösi-Janze, 1989) приходит к схожим выводам. Исходя из собранных данных, он заключает, что венгерский фашизм был народным движением угнетенных масс, возглавляемых «отверженными» элитами. Все это верно. Но мы должны выйти за рамки классовой теории и понять, каким образом государственные, секторальные и этнические конфликты, переплетаясь с социальными, заложили фундамент венгерского и румынского фашизма.
ВЕНГЕРСКИЙ СЮЖЕТ