Фашисты

В условиях, когда сверху была спущена корпоративистская идеология, у фашизма, зарождавшегося внизу, шансов было немного. После того как Примо начал преследовать анархо-синдикалистов и взял в узду социалистов, «свободные синдикаты» стали не нужны и постепенно сошли на нет. Но его собственный Патриотический союз и карманная Национальная ассамблея также были организациями директивными — в действительности с их помощью нельзя было мобилизовать крестьян и средний класс, который они «представляли» (см. Приложение, табл. 9.2, строка 6; Gomez-Navarro, 1991: 207–304, 499–506). Отсутствие мощной поддержки серьезно подрывало позиции Примо, тем более что в результате принимаемых им эксцентричных политических мер врагов у него только прибавилось. В конечном счете церковь и капиталисты начали выступать против большинства нововведений Примо. В условиях финансового кризиса он вынужденно пытался перевести экономику на военные рельсы, в результате чего от него отвернулись его же солдаты. Прежние союзники вынудили его уйти в отставку. Но, как это часто бывает в армии, когда затевается мятеж против генерала, — они несколько поторопились. Договоренности о том, какой режим должен прийти на смену режиму Примо, не было. Многие серые кардиналы во власти отказались поддержать непопулярную фигуру короля, кроме того, не были согласны на новый авторитарный режим. В условиях вакуума власти вспыхнули массовые народные демонстрации, в ответ политики-центристы провозгласили демократическую республику. Армия против восставших, во главе которых встали умеренные, пойти не могла. Неожиданно из-за Примо старый режим раскололся на два лагеря, и так стал возможен приход нового. Так был дан старт второму демократическому эксперименту — более смелому и радикальному, чем первый.

ВТОРАЯ РЕСПУБЛИКА:

КОМПЛЕКСНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ПРОБЛЕМА

Начало республики ознаменовалось большими надеждами, однако этому периоду дана, пожалуй, самая немилосердная историческая оценка: принято считать, что режим с самого начала был обречен. В воспоминаниях консервативного политика Хосе Марии Хиль-Роблеса (Gil Robles, 1968) мы находим утверждение, что республика оказалась меж двух огней: неискоренимого левого и правого экстремизма, так что демократия стала невозможна, а авторитаризм — неизбежен. С этим, похоже, согласны историки (Thomas, 1977; Robinson, 1970; Seco, 1971, Julia, 1984), а также Пейн (Payne, 1993). Линц (Linz, 1978) обвиняет все стороны в том, что они поставили свои интересы выше демократических средств. Для этих авторов виноваты все в равной степени, у некоторых, правда, сильнее провинились левые (например, у Пейна и Робинсона), у других — правые (Jackson, 1965; Montero, 1977; Preston, 1978). Кто же прав?

В рамках сравнительно-исторической социологии можно сделать одно предварительное утверждение. Движение к демократии никогда не носило чисто «процедурного» характера, не сводилось лишь к одному методу управления. У этого движения всегда была твердая цель. Парламент мог понадобиться народному движению, только если оно еще не списало со счетов институты старого режима и рассчитывало извлечь из них конкретную выгоду. В XVII, XVIII и начале XIX века таким образом боролись с налогами и воинским призывом. В конце XIX века к списку требований добавились образование, благосостояние и политические права рабочих. Перераспределение власти и ресурсов от правящих классов к среднему и низшим, от деспотичных метрополий к провинциям и регионам, от мужчин к женщинам — в этом вся суть современного народовластия. Либеральная демократия, таким образом, предполагает реальное перераспределение ресурсов власти, которое затем закрепляется конституционно.