Материальными интересами автономные правые отнюдь не пренебрегали. Руководители конфедерации настаивали на нерушимости права собственности, которому был привержен и землевладелец, и капиталист, и мелкий буржуа. Что касается крестьян, составлявших ядро партии, то здесь лидеры играли на обычных отраслевых интересах, связывавших крестьян и землевладельцев, — это были высокие цены на продукты и низкое жалованье (Montero, 1977: 419–449). При этом классовые и отраслевые интересы интерпретировались в моральных категориях более широкого порядка, вокруг интегралистско-националистской идеологии, которая гарантировала порядок и безопасность, обещала преодоление и подавление классовых и региональных конфликтов и беспорядков. Призывы христиано-социалистического крыла партии не забывать о судьбе бедных играли важную идеологическую роль во время выборов, но фактически христианские социалисты не оказывали глубокого влияния на политику конфедерации. С особой осторожностью подыскивали для человека социальный ярлык: так, за термином «labrador» (буквально «пахарь») или «agricultor» («хлебороб», «фермер») чаще всего скрывался отсутствующий на земле собственник, но благодаря такому значимому почетному наименованию можно было подумать, что этот человек — действительно трудяга от сохи. Именно в силу этой терминологии по книгам конфедерации трудно восстановить классовое происхождение активистов, причем сделано это специально. Хотя в филиалах автономных правых часто преобладали люди старого режима, в сельских районах с более религиозным населением и старых административных центрах Кастилии партия собирала голоса представителей всех классов. Иначе говоря, электорат партии не ограничивался пролетарскими гетто, светской буржуазией и сепаратистскими движениями.
Отношение к демократии у Конфедерации автономных правых оставалось идеологически «акциденталистским». Частично это было связано с необходимостью избежать конституционных споров между тремя основными разрозненными фракциями: христианскими демократами, «касикам» и авторитарными активистами (Tusell Gomez, 1974). Вопросы конституций обсуждались в рамках конфедерации преимущественно не как принципы, а как «тактические возможности»; демократия при этом рассматривалась как «меньшее из зол» (Montero, 1988: 17; Preston, 1986: 111–126). Конституция имела меньшее значение (то есть была «акцидентальна») по сравнению с целями, которым она служила; это убеждение, конечно же, разделяли и на левом фланге. Руководители правых настаивали на том, чтобы республика пересмотрела свою конституцию в части отношений церкви и государства, а затем расширила условия. Если бы республика была способна гарантировать порядок, неотъемлемость собственности, права церкви, межклассовый мир и целостность Испании — автономные правые готовы были согласиться на демократию. В противном же случае партия — негласно, но очевидно для всех — склонялась к варианту военного режима. Однако конфедерация правых была готова терпеливо подождать до четвертой годовщины республики (то есть до декабря 1935 г.), после чего добиться внесения поправок в конституцию можно было бы просто по праву большинства в парламенте. Лидер автономных правых Хиль-Роблес, поставивший на парламентаризм, рисковал своим положением, но даже он считал нужным сыграть ва-банк. В декабре 1933 г. он еще заявлял следующее:
Сегодня я намерен оказать содействие в создании правительства центра; завтра, когда придет время, я потребую полномочий и проведу реформу конституции. Если мы не получим власти, если история покажет невозможность поступательного консервативного развития, то республика заплатит сполна. Это не угроза, а всего лишь предупреждение.
К октябрю 1935 г. в его «предупреждении» появляются фашистские нотки: