Фашисты

Члены Конфедерации, ультраправые, не умели ни с кем договариваться. То же можно сказать и о церкви, которая всегда демонизировала политических противников. В своих газетах, листовках и ораторских выступлениях правые настойчиво призывали к «реконкисте». Этим звучным словом в испанской истории уже обозначался период освобождения от исламского ига в Средние века. Теперь же, по замыслу правых, Испания освобождалась от нового гнета, в который ввергли ее социалисты, анархисты и республиканцы, чуждые интегральной, то есть органической, целостной нации. Установление республики повлекло за собой раскол, гибель, анархию. Предвыборный плакат ИКАП гласил: «Голосуя за республику, голосуешь за гражданскую войну». Испанию, по их замыслу, нужно было спасать от «марксистов, масонов и сепаратистов, обслуживающих интересы иностранцев. Они — не испанцы!». Свою лепту внесла и церковь, объявив разворачивающуюся борьбу не политической, а «моральной» — борьбой между «созиданием и разрушением; между страной старинных обычаев, религиозных принципов, сохранения уклада — и анти-Испанией: страной разрушений, сожжения церквей и… революции». Провозгласив «крестовый подход молитвы и возмездия», церковь требовала молитв, жертв и мщения во имя победы над «теми, кто отступил от Христа и поднял знамя разрушений и ненависти над врагами, отступниками от веры и родины». В 1936 г. в католической печати впервые появились выпады в адрес консервативных республиканцев — их выставляли антихристианами (Vincent, 1989: 80–86; Montero, 1977; Bermejo Martin, 1984; Lannon, 1984; ср. Alvarez Chillida, 1992; Alvarez Rey, 1993: 334–336). Этот момент был решающим: в исключающем органическом национализме появилась изрядная доля церковности, что создало подоплеку для описания предстоящего военного мятежа как «крестового похода против анти-Испании». На фоне столь мощного идеологического давления многим испанцам было трудно взглянуть на программы соперничающих партий трезво, расчетливо, с позиций собственных частных интересов. Капиталистам везде, кроме южных районов, также было трудно соотнести эти программы со своими устремлениями — к прибыли и сохранению собственности. Был в значительной степени мобилизован идеологический потенциал — сыграли на экономических интересах католиков. Действительно, целью в данном случае была победа на выборах. Но что, если бы они проиграли? Согласились бы они подчиниться правлению тех, кого считали исключительно чужаками, врагами и предателями?

Правый национализм, представлявший собой сочетание ненависти и морализаторства, был идеологией более цельной и более опасной, чем правый этатизм. Последнее имело «акцидентальный» характер: правые плохо себе представляли устройство желаемого авторитарного государства. Несколько боевых активистов автономных правых оказались заражены фашистскоподобной идеологией, предполагавшей репрессии и мифический «третий путь», заключавшийся в установлении порядка, иерархии и гармонии. Молодежное крыло Конфедерации активно пользовалось фашистским инструментарием: мобилизовывало массы, устраивало уличные погромы, превозносило «вождя» (Montero, 1977: I, 621; II, 81, 248; Preston 1986: 63–68). Но тенденция не была единообразной: в Севильской партии господствовали не столько фашистские настроения, сколько идеи возврата к «касикизму» (Alvarez Rey, 1993). Было у молодежного крыла и приветствие, слегка напоминающее фашистское: правая рука согнута в локте, ладонь отведена чуть за спину. Попробуйте сами так вскинуть руку — согласитесь, для фашистского салюта это как-то беспомощно, зашуганно, как будто человек стесняется своих ультраправых убеждений. Не много существовало в Испании и правых парамилитарных формирований: ряд молодежных групп требовали создать такие отряды, но руководство Конфедерации добро не давало. Имея в качестве основной силы боевиков-карлистов да немногочисленных «фалангистов», правые искали военной поддержки в армии.

У Конфедерации не было четких планов будущего государственного устройства: им достаточно было мятежа — «пронунсиаменто». Акцидентализм Конфедерации правых распространился в конечном счете и на них самих. С восстанием армии Конфедерация исчезла: политические партии были более не актуальны, партийцы перестроились и приспособились к новому режиму. Именно на автономных правых и лежит наибольшая политическая ответственность за уничтожение испанской демократии. «Акциденталистский» сценарий развития событий в итоге оказался для страны губительнее потенциального революционного пути, по которому шли анархо-синдикалисты и социалисты.