Фашисты

Мы должны основать новое государство, очистить отечество от жидовствующих франкмасонов… Переход к новому государству потребует от нас исполнения долга и многих жертв. Но что значат они для нас, если мы готовы пролить кровь!.. Нам нужна вся полнота власти, вот наше требование. И мы придем к этой цели, не теряя время на возню с архаичными формами. Демократия — не цель, но средство для обретения нового государства. Придет время, и либо парламент передаст нам власть, либо мы его ликвидируем (Preston, 1978:98, 48).

За исключением упоминания масонов, которое выдает в ораторе католика, эта речь вполне подошла бы Гитлеру или Муссолини.

С этого времени республиканцы и социалисты стали называть Конфедерацию правых «фашистской» и заявлять, что в коалиционном правительстве им не место. Фашистской Конфедерация автономных правых, конечно, не была.

Она выступала за традиционные государственные институты и особо отвергала парамилитаризм. Автономные правые были не менее разношерстны, чем партия социалистов, с той лишь разницей, что, ведомая церковью, Конфедерация отличалась большей дисциплинированностью. Республиканцы предприняли попытку расколоть ее, предложив места в коалиционном правительстве левому ее крылу, — ход был отличный и, несомненно, спас бы демократическую республику, — но все усилия оказались напрасны: леваки в рядах Конфедерации правых полагали, что они ни за что не справятся в одиночку, вне защитного панциря, каковым являлась их организация — пусть не фашистская, но реакционно-авторитарно-католическая. Другое дело, что для социалистов, республиканцев и сторонников региональной автономии значимой разницы между фашизмом и реакционным авторитаризмом не существовало. Левые знали, что Конфедерация несомненно свернет республиканские реформы, будет подавлять их движения, будет арестовывать их и бросать в тюрьмы. Они опасались именно конкретных действий правых, а подоплека этих действий, фашистская ли или просто реакционно-католическая, была им безразлична. Любые авторитарные активисты, стремящиеся арестовывать европейских левых и левоцентристов, в их устах становились «фашистами». Действительно, в некоторых странах подобные движения в итоге превращались в фашистские, и испанцам это было хорошо известно. Автор этой книги — внимательный к терминам социолог, и он воздерживается от того, чтобы называть автономных правых фашистами, но вот их оппоненты считали себя вправе (руководствуясь глубоко личными мотивами) определять их именно так.

В конце 1934 г. Конфедерация правых контролировала оба испанских госаппарата и проявляла отчетливые полуавторитарные наклонности: после октябрьского восстания она возглавила репрессии против его участников. Это решение имело нежелательные последствия: оно отвратило от партии колеблющихся центристов (Montero, 1977: II, 124). Когда подпитываемая скандалами слава Радикальной партии начала сходить на нет, лидер автономных правых Хиль-Роблес предположил, что ему (как лидеру крупнейшей партии в правящей коалиции) будет предложено сформировать новое правительство. Но страх перед конфедератским «фашизмом» был так велик, что президент Самора отказал Роблесу и вместо этого объявил выборы.

Конфедерация автономных правых не сомневалась в своих силах и начала избирательную кампанию активно, выставив своих оппонентов аморальными предателями нации. В результате от Конфедерации отвернулись, расторгнув с ней союз, некоторые консервативные республиканские и региональные партии. За счет этого на выборах у «Народного фронта» появились лишние 5 % голосов; не исключено, что еще больше левым подарили напуганные анархо-синдикалисты, которым впервые пришлось участвовать в голосовании. В совокупности эти голоса стоили правым победы: ситуация складывалась так, что в обозримом будущем достичь своих целей демократическими и законными методами им бы точно не удалось.