Федина Пасха (сборник)

– Люди, Феденька, тоже вроде как заправляются различной информацией. Телевизор-то многие смотрят каждый день: кино там всякое, игры, развлечения, поучения разные, новости. Люди привыкли ко всякой информации. Не надо думать своей головой – чик – и телевизор тебе чего только не покажет – по разным каналам. Все много знают.

– Ну и хорошо, что много знают, – Федя с интересом смотрел на нее.

– Нет, внучек, – бабушка задумалась.

– Раньше люди без телевизора обходились, думали всегда своей головой. Много было и умных людей, талантливых, даже неграмотных. Господь много дает человеку. Да и люди были другими. Как будто лучше. Больше по душе смотрели. А сейчас, Феденька, люди всего лишь много знают, а передачи-то по телевизору часто лукавые бывают, а то их иногда лучше и не смотреть. Один срам. А мы все смотрим – все познаем, отгадываем кроссворды, в играх побеждаем, кто умней сравниваем и душеньки-то наши заростают… – бабушка скорбно посмотрела на внука. Голос ее как-то дрогнул, на глазах выступили слезы. Вытерев их передником, она продолжала:

– Душенька-то в нашей темнице давно хочет вырваться наружу. Плачет там горькими слезами, стенает – свободы хочет. В церковь просится, освободиться от грехов своих. А мы не слышим. Вбираем в себя эту серую массу и думаем, что становимся все умнее, и не замечаем, что понемножку становимся, как роботы. Живем не своей душой, а холодной информацией.

– Но ведь люди… – неуверенно произнес Федя, – все равно ведь не железки и не совсем роботы.

– А душу ты их видел?

– Не-ет, – удивился он.

Все мы люди думаем, что нормальны и здоровы. Но, к сожалению, от этого практического ума мы живем, как нам выгодно: не как совесть подскажет, если по-Божески, а как ты – поудобней.

Федя задумался. Для него все люди были добрыми и хорошими, как учила бабушка. А тут на тебе. Гришка про это, наверное, знать не знает – знай себе передачки разные смотрит. Они ведь недавно новый телевизор купили. Плоский какой-то.

– Бабушка, а люди-роботы это страшно?

– Страшно, внучек. – Она задумчиво погладила его по голове. – Таким людям ничто не стоит сделать что-нибудь плохое ради себя: украсть, обидеть, убить.

– И много таких людей?

– Откуда мне знать? Господь знает. Много еще здоровых нормальных людей. Они ходят в храм, снимают потихоньку свои грехи с души батюшке и стараются жить по-Божески. Только в этом наше и спасение. Хоть и трудно иногда бывает, зато спокойней. Как бы под крылышком Бога живем. Помнишь 90-й псалом «и под крылом Его надеися»?

– Как это ты так бабушка, много знаешь-то? Живем в деревне. Без телевизора, а ты… – Федя улыбнулся.

– Это Господь мне помогает. Книжечки-то почитываю иногда из свечной лавки и про этот ящик-змей начиталась. Может, что и не так сказала. Господи, прости меня, грешную, перед отроком. – Бабушка, вздохнув, перекрестилась. – Но уж Феденька, как-то не по сердцу сегодня ты роботом был. Расстроилась. Как механизм какой.

– Я не пойду сейчас к Гришке, – твердо сказал Федя. – Как ты думаешь, что лучше мне сейчас надо сделать, чтоб грехи выходили из души?

Бабушка засмеялась. Погладила его по голове:

– А кто вчера загнал кошку под ящик и забыл – гулять убежал?

– Ох, бабушка!

– Да уж ладно. Услышала мяуканье – освободила. Вот пойди, налей-ка ей молочка. И знаешь, что можно сделать? Не сходить ли тебе к тете Люсе и наносить ей дровишек в баню, она сегодня топить будет. Вот хорошо бы. А я ей сегодня пирожков к вечеру напеку.

– Согласен, – радостно подпрыгнул Федя. Ему почему-то сделалось легко и радостно.

– Я теперь буду везде искать разные добрые дела и стараться выполнять их. Правда, бабушка?

– Хорошо, – ласково улыбнулась бабушка, – только вот слушаться меня не забывай. Это тоже в Законе Божием сказано!

Она поднялась, с помощью Феди, с кресла и заспешила на кухню.

– Батюшки, тесто-то мое там от меня сбегать собралось. Ах, Господи!

Часть II

Старушки

Тихо на улочке. Тепло. Солнышко. Народу мало. Кто на работе, кто где. Медленно расхаживали молодые мамы с колясками, бегали, обнюхиваясь бездомные собаки. Кошки от них стремились в уверенное место – под машины. На скамейку, подложив газетки (молодежь теперь сидит на спинках скамеек), усаживались три бабушки. Одной лет шестьдесят восемь, другой примерно столько же, а старшей – семьдесят восемь. Все вроде переговорено. Но та, что помоложе-сказала:

– Чего это только мы плохое да страшное перебираем. Давайте-ка, что повеселей сегодня. И так-то жизнь такая да мы тут сидим, причесываем. Вот ты хоть, Зина, как самая старшая, начинай. Может, вспомнишь? Жизнь-то большая.

– Да что нового-то, считай всю жизнь в деревне прожила. Одна работа да забота. Никуда не ездила, кроме церкви. Да, поди и у вас тоже раньше так. Это сейчас все по-другому.

– Ну хоть уж что-нибудь?.. К родне-то своей ездила ведь?