Федина Пасха (сборник)

Горячо обсуждая и размахивая руками, они деловито отправились на луг, оставив сидеть своего маленького братика. Поняв, что остался один, он хотел подняться с корней, но завалился на спину, вверх тормашками, и, не двигаясь, наверное соображал, что ему надо делать – плакать или в таком положении ждать.

Игривым щенкам показалось внутри мало места, один из них вылез и прыгнул на валявшегося малыша, наверное не понимая, что это такое, другой тут же его нагнал и между ними началась возня. Они бегали по нему, лизали в лицо. Тот, ничего не понимая, попытался перевернуться на бок, но щенята играли на нем, не доставляя малышу никаких неудобств. А он пыхтел, ворочался, думал, как бы ему подняться.

Собака сидела, спокойно наблюдала со стороны за детской возней и, наверное, тоже думала. По всей морде чувствовалось, что она уж очень всем довольна. Все хорошо. Все благополучно. Вот, мои детки играют с человеческим дитем. Он еще беспомощный. Только мои, пожалуй, поумней его. И, наверное, даже размышляла: почему у людей всесильных такие беспомощные дети. Впрочем, что-то они уж очень заигрались на нем. Она мягко тяфкнула и, не торопясь, поплелась в нору. Щенята, забыв об игре, бросились за ней.

А пока маленький братик кувыркался на четвереньках, пытаясь подняться на ноги, пришли дети, принесли трав и цветов, стряхнули с малыша листья и снова посадили его на корень, велели сидеть смирно и не баловаться.

Соловей

Весна. Вчера прошел дождь, а сегодня с утра уже солнышко. Я спускалась потихоньку, по глинистой тропинке парка, к трамваю. Деревья в свежей листве дышали тонким Божественным ароматом. Каждый раз проходила мимо наваленной груды железа, бывшей когда-то времянкой с тремя маленькими грядками. Говорили, когда-то раньше тут жил одинокий мужчина. Он выполнял какую-то хозяйственную службу.

А теперь, как невидимый крест, торчала эта, никому не нужная, груда развалин, как затонувший корабль в буйной заросли крапивы и мусора. Но.

Где-то там свистнул соловей. И замолчал. Я остановилась. Ни кустов, ни деревьев там не было, кроме одного чахленького кустика, продиравшегося из ращелин к свету, к небу. Именно оттуда доносилось еще неразборчивое клокотание, наверное, прочищал горлышко.

– Цвинь-цвинь, клекк!

Как живой дух – ласкающее веянее воздуха. Пропорхала мимо ярко-желтая бабочка, качалось на тонких ножках море белых ветрениц. И вдруг в природе как будто все замерло в ожидании чего-то необычайного.

И действительно. Скоро опять оттуда послышалось легкое посвистывание и нежно-торопливое клокотание необычных трелей, и после небольшой паузы разлилась песенка с благодатным небесным призывом «Аллилуйя!». Солнцем сверкнули его неземные переливы, пронизывая все вокруг. Не из глубины парка, средь зеленого торжества, а оттуда, из небольшого чахлого кустика, посреди той железной развалины. Именно оттуда доносилось неземное для нашего привычного слуха пение. Ненужный хлам… и золотые чарующе-переливающие трели. Может для кого-то? Может, он, как посланец из той неизвестной для нас неземной жизни, выполнял волю Божью, подавал свой знак? А мы, в суете своей, еще не можем понять… Или сравнивал он жизнь нашу и неземное, необычное…

Я боялась, что птичка упорхнет скоро, но она не торопилась:

– Фььюфф, клекк! Чуф-чуф, цвинь, – и вновь заливался и подкатывал волной под самое сердце. Целебным бальзамом медленно разливалось и освещалось в моей грешной душе, побуждая ее просыпаться, и уже не понимала, что там происходит. А он пел:

– Люди, дорогие! Оторвитесь от вашей покареженной жизни, ведь есть там, на небесах, наш Господь! Как много Он подарит вам! Там радость, покой, свет. Ну, поверьте же мне, люди!

А, может, пел он и о другом и незримо виделось: там, высоко, в синей-синей живой глубине неба, расправив свои крылышки, купалась птичка, изливая райское благодарение Богу. Аллилуйя!

И, казалось, что-то смутилось внутри, то ли радоваться разбухшим светлым мыслям, находящимся еще в беспорядке, или плакать от прикосновения грязного с чистым, когда острый солнечный луч касается темного и больного внутри.

«Чух-чух-чух – вторил паровозик…»

– Чух-чух-чух, – вторит паровозик. – Чух-чух.

Спите ночью люди спокойно, довезу вас до места. И мы потихоньку засыпаем под его мерные уговоры в полной уверенности, что он непременно довезет до наших остановок. А везет меня дизель-паровозик до Вологды. Уже скоро, ехать где-то часа полтора.

Совсем, почти невидимо. Но если всмотреться…