Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres]

Стихотворение было вручено командиру Сибирского корпуса Гасфорту, который передал его военному министру, отметив «теплоту патриотических чувств». За эти чувства солдат Достоевский был произведен в унтер-офицеры. Наконец, весною 1856 г. он сочиняет третье стихотворение, посвященное коронации императора Александра II.

Идет наш царь принять корону,Молитву чистую творя,

Взывают русских миллионы:

Благослови, Господь, царя!

Стихотворение ускорило производство унтера-поэта в офицеры. Можно было бы пройти мимо этих вымученных виршей и верноподданнических чувств, рассчитанных на немедленную «монаршию милость», если бы… они не были искренни. Но Достоевский на каторге действительно осудил свой «бунт» и раскаялся в революционных увлечениях молодости. Борьба за освобождение крестьян путем восстания, выход на площадь с красным знаменем, тайная типография – все это казалось ему теперь преступным заблуждением. В политическом плане «перерождение убеждений» было полное. Новое мировоззрение, которому он останется верен на всю жизнь, сложилось уже в 1854 г. Церковно-монархический империализм автора «Дневника писателя» предначертан в патриотических стихах 1854–1856 гг. Когда Майков сообщает ему о «новом движении» в русском обществе, Достоевский отвечает: «Россия, долг, честь! Да! я всегда был истинно русский – говорю вам откровенно. Что ж нового в том движении, обнаружившемся вокруг вас, о котором вы пишете, как о каком-то направлении? – Да! разделяю с вами идею, что Европу и назначение ее окончит Россия. Для меня это было давно ясно… Уверяю вас, что я, например, до такой степени родня всему русскому, что даже каторжные не испугали меня. Это был русский народ, мои братья по несчастью, и я имел счастье отыскать не раз даже в душе разбойника великодушие, потому естественно, что мог понять его, ибо сам был русский!»

В этом же году он пишет генералу Тотлебену, герою Севастопольской кампании, умоляя его ходатайствовать о его помиловании: «Я был виновен, я сознаю это вполне. Я был уличен в намерении (но не более) действовать против правительства; я был осужден законно и справедливо; долгий опыт, тяжелый и мучительный, протрезвил меня и во многом переменил мои мысли. Но тогда я был слеп, верил в теории и утопии… Мысли, даже убеждения меняются, меняется и весь человек, и каково же теперь страдать за то, чего уже нет, что изменилось во мне в противную сторону, – страдать за прежние заблуждения».

Каторга «протрезвила» мечтателя-утописта; он приносит торжественное покаяние в заблуждениях своей молодости. Ему хочется высказать свои новые убеждения, и он задумывает статью о России, но боится, что цензура ее не пропустит. «Я говорил вам о статье о России, – пишет он Врангелю в 1856 г., – но это выходил чисто политический памфлет… Вряд ли позволили бы мне начать мое печатание с памфлета, несмотря на самые патриотические идеи. Сильно занимала меня статья эта! Но я бросил ее… и потому я присел за другую статью: „Письма об искусстве“. Статья моя плод десятилетних обдумываний. В некоторых главах целиком будут страницы из памфлета. Это, собственно, о назначении христианства в искусстве». Но и эта статья была оставлена. Если вспомнить, что вопрос о христианском искусстве впервые в русской литературе был поставлен Гоголем и что его «Переписка с друзьями» появилась в 1847 г., то можно предположить, что Достоевский в течение десяти лет обдумывал гоголевскую проблему. Последнее сильное впечатление, которое он унес с собой на каторгу, было ответное письмо Белинского Гоголю; перед арестом он три раза читал его вслух и в уединении острога мысленно продолжал спор мистика Гоголя с социалистом Белинским об искусстве, христианстве и России. Образ автора «Переписки» неотступно сопровождал его на каторге: за это преследование Достоевский отомстил Гоголю в «Селе Степанчикове…».

Проблема искусства занимает писателя все время его ссылки. В 1858 г., приветствуя намерение Михаила Михайловича издавать газету, он снова упоминает о своих статьях об искусстве: «У меня записано и набросано несколько литературных статей в этом роде: например: о современных поэтах, о статистическом направлении литературы, о бесполезности направлений в искусстве, – статьи, которые писаны задорно и даже остро, а главное, легко». Достоевский часто говорит «записано» о том, что было только задумано. Во всяком случае, ничего из этих набросков и замыслов до нас не дошло.