Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres]

Это – водевиль, наскоро переделанный в повесть. Мы снова встречаемся с характерным для Достоевского влечением к театральности. Так же как и рассказ «Чужая жена и муж под кроватью», «Дядюшкин сон» рассчитан на сценическую перспективу; диалог занимает в нем преобладающее место; описания напоминают сценические ремарки. «Десять часов утра. Мы в доме Марии Александровны, на Большой улице…», «В мебели, довольно неуклюжей, преобладает красный цвет…», «Между окнами в простенках два зеркала…», «У задней стены превосходный рояль…», «Сама Мария Александровна сидит у камина в превосходнейшем расположении духа и в светло-зеленом платье…» и т. д. Рассказ состоит из театрально-выразительных сцен и заканчивается драматической развязкой, в которой участвуют все персонажи. Композиция романов Достоевского тесно связана с

театральной техникой; в «Дядюшкином сне» эта связь обнаруживается особенно ясно. Стилистически повесть написана в старой манере докаторжного периода: иронический пафос гоголевской «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» пародируется в «Дядюшкином сне»: «Мария Александровна Москалева, конечно, первая дама в Мордасове и в этом не может быть никакого сомнения. Она держит себя так, как будто ни в чем не нуждается

, а, напротив, все в ней нуждаются… Она знает, например, про кое-кого из мордасовцев такие капитальные и скандалезные вещи, что

расскажи она их, при удобном случае, и докажи

их так, как она их умеет доказывать, то в Мордасове будет Лиссабонское землетрясение». Фигуру князя автор считает «единственной серьезной во всей повести». Она интересна своей дальнейшей судьбой в творчестве Достоевского. Старый князь – весь искусственный. «Казалось, он был весь составлен из каких-то кусочков. Никто не знал, когда и где он успел так рассыпаться». У него – парик, фальшивые усы, бакенбарды, эспаньолка; он белится и румянится, носит корсет; одна нога – пробковая, правый глаз стеклянный. Он прожуировал все состояние и живет в своей деревне под властью экономки. Этот «мертвец на пружинах» – карикатура на русского барина-европейца и западника. Какое у него богатое прошлое: писал водевили и куплеты, был на дружеской ноге с лордом Байроном; в Германии учился философии; состоял членом масонской ложи, собирался отпустить на волю своего Сидора, а теперь думает ехать за границу, «чтобы удобнее следить за европейским просвещением». Автор характеризует князя особенностями его речи. Любовь Достоевская и барон Врангель свидетельствуют, что писатель любил «разыгрывать его», подражая его интонациям. Изнеженное барство героя показано сквозь призму его словечек и каламбуров. «Некоторые слоги он произносит необыкновенно сладко, особенно напирая на букву „э“. „Да“ у него как-то выходит „ддэ“, но только еще немного послаще». Он любит вставлять французские фразы: «C’est délicieux! C’est charmant! Mais quelle beauté![28] Vous me ravissez» и щеголять bons mots. Свой рассказ о лечении гидропатией он заканчивает фразой: «Так что, если б я, наконец, не заболел, то уверяю вас, что был бы совершенно здоров». Таков портрет «рассыпавшегося» русского дворянина начала века. Князь – духовный отец другого «русского европейца» – Степана Трофимовича Верховенского («Бесы»). Тот тоже «красивый мужчина», бывший жуир, тоже учился в Германии и полон «благородных идей», тоже «следит за европейским просвещением» и презирает Россию. У него такие же изнеженные интонации, французские словечки и «дворянские» манеры. «Рассыпанность» князя переходит в болезненную мнительность и «холерину» Степана Трофимовича.