Читаем Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] полностью

Автор гордился тем, что в «Селе Степанчикове…» он вывел «два огромных типических характера». Это – Фома Фомич Опискин и «дядя» – полковник Ростанев. Русский Тартюф – Опискин где-то служил, пострадал за правду, занимался литературой, толковал с красноречивыми слезами о разных христианских добродетелях, ходил к обедне и даже к заутрене, отчасти предсказывал будущее и мастерски осуждал ближнего. «Представьте себе, – говорит рассказчик, – человечка самого ничтожного, самого малодушного, выкидыша из общества, никому не нужного, совершенно бесполезного, совершенно гаденького, но необъятно самолюбивого и вдобавок не одаренного решительно ничем, чем бы он мог сколько-нибудь оправдать свое болезненно-раздраженное самолюбие. Предупреждаю заранее: Фома Фомич есть олицетворение самолюбия самого безграничного, но… самолюбия оскорбленного, подавленного прежними неудачами, загноившегося давно-давно и с тех пор выдавливающего из себя зависть и яд при каждой встрече, при каждой чужой удаче». Ю. Тынянов в своей работе «Достоевский и Гоголь» убедительно показал пародийность этой фигуры. Весь докаторжный период творчества Достоевского прошел под знаком Гоголя. Он ученически подражал ему и боролся с ним. В споре Гоголя с Белинским принимал живое участие, и образ автора «Переписки с друзьями» преследовал его и на каторге. В «Селе Степанчикове…» писатель подводит итог своему «гоголевскому периоду» и беспощадно расправляется с тем, что был «властителем дум» его молодости. Фома Фомич – карикатура на Гоголя. Он тоже литератор, проповедник, учитель нравственности. Под его влиянием в эпилоге романа Настенька начинает читать жития святых и с сокрушением говорит, что «обыкновенных добрых дел еще мало, что надо бы раздать все нищим и быть счастливым в бедности». У своих московских друзей Гоголь везде находил тихое помещение, прислугу, стол с любимыми кушаньями. В доме Ростанева «полный комфорт окружает великого человека». Все ходят на цыпочках и шепчут: «Сочинение пишет!» Фома развивает программу двух статей из гоголевской «Переписки с друзьями»: «Русский помещик» и «Занимающему видное место». Его рассуждения о литературе пародируют статью Гоголя «Предмет для лирического поэта». Он проповедует спасительность страданий, прямо ссылаясь на Гоголя: «Про себя же скажу, что несчастье есть, может быть, мать добродетели. Это сказал, кажется, Гоголь, писатель легкомысленный, но у которого бывают иногда зернистые

мысли».

Все приемы гоголевского проповеднического стиля комически преувеличены. В «Завещании» Гоголь писал: «Завещаю не ставить надо мной никакого памятника». Фома восклицает:

«Не ставьте мне монумента

! Не ставьте мне его! Не надо мне монументов! В сердцах своих воздвигните мне монумент
, а более ничего не надо!»

Гоголь думал своею проповедью спасти Россию, мечтал об аскетическом подвиге, о монашеской келье. Фоме Фомичу тоже предстоит подвиг: «написать одно глубокомысленнейшее сочинение в душеспасительном роде, от которого произойдет всеобщее землетрясение и затрещит вся Россия. А когда уже затрещит вся Россия, то он, Фома, пренебрегая славою, пойдет в монастырь и будет молиться день и ночь в киевских пещерах о счастии отечества».

В «Переписке с друзьями» возвышенный пафос сочетался с самыми низменными выражениями: встречались, например, подобные фразы: «Только в глупой светской башке могла образоваться такая глупая мысль». Проповедь Фомы в том же смешанном стиле; он заявляет: «Только в глупой светской башке могла зародиться потребность таких бессмысленных приличий».

Фома Опискин, действительно, «огромный типический характер». Бессмертная фигура русского Тартюфа навсегда вошла в нашу литературу, но тяжело думать, что для создания ее автор решился так несправедливо унизить своего учителя Гоголя. Издеваясь над его человеческими слабостями и погрешностями стиля, он не оценил громадного духовного и общественного значения «Переписки с друзьями». Между тем Достоевский был обязан Гоголю не только техникой своего словесного искусства, но и основанием религиозного мировоззрения. Мысли Гоголя о роли христианского искусства, об устроении общества на почве церковной соборности и о преображении мира путем внутреннего просветления человека были целиком усвоены Достоевским.

Другой «огромный характер», о котором говорит автор, остался в состоянии туманности. Полковник Егор Ильич Ростанев не «характер», а только набросок «характера». До окончательного воплощения этого замысла должно было пройти еще много лет.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука