Фея тумана

Если вам доводилось слышать рассказы о Иерусалимском королевстве, о святых местах и могучих цитаделях крестоносцев, то наверняка рассказчик умолчал о тамошней окаянной жаре, о дорогах, где нет ни деревца, ни клочка тени, о муках жажды, столь сильных, что трескаются губы и язык прилипает к гортани. Всё это нужно почувствовать на собственной шкуре, и тогда край, где заводи алеют под закатным солнцем, вода плещется под копытами коня и повсюду колышется тростник, покажется вам сущим раем.

Поэтому, несмотря на приступы озноба, сотрясавшего моё тело, я улыбался, время от времени отхлёбывая из фляги, и направлял коня вслед за проводником, прокладывавшим дорогу в тростнике.

— Эй ты! — окликнул я поселянина. — Ты сможешь вести меня, когда стемнеет?

— Как скажете, господин.

Смотри-ка, какое почтение... Мне приходилось слышать, что люди этих болотистых краёв промышляют не только контрабандой, но и разбоем. И этот парень не выглядит внушающим доверие, а я совсем ослаб. И хотя при мне мой меч и арбалет...

Да, именно арбалет мог и пугать провожатого, и пробуждать его алчность. Это совсем особое оружие — бьёт оно гораздо дальше и мощнее, чем лук, а арбалетные болты[23] наносят такие страшные раны, что сам Папа признал это оружие бесчеловечным и наложил на него запрет. От этого в Европе арбалеты стали ещё более популярны, а цены на них взлетели до небес.

И разумеется, проводник не может не замечать, что творится со мной. Меня бьёт жестокая дрожь, я кутаюсь в накидку и в то же время обливаюсь потом. Пока я ещё держусь в своём седле с высокими на арабский манер луками, а Моро послушно идёт, повинуясь только движениям корпуса и колен, но скоро и на это у меня может не хватить сил.

Временами я погружался в видения, подобные снам наяву. Оттого и не заметил, как село солнце и в сумраке начал сгущаться туман. Порой вдали мелькали едва различимые огоньки селений. Мы двигались по гати, почти полностью скрытой под поверхностью воды, и я дивился, как это мой провожатый находит дорогу.

— Сэр, видать, вы совсем расхворались, — долетел до меня сквозь гул в голове голос провожатого.

— Ничего серьёзного, приятель. Жарковато малость.

Он хмуро поглядывал на меня из-под своих косм, кутаясь в шкуру от ночной сырости. Тьма окончательно сгустилась, где-то протяжно кричала сова. Чавкала жижа под копытами, шелестел тростник. Мой проводник сквозь пелену тумана казался призраком, но этот призрак по-прежнему уверенно продвигался вперёд.

В какой-то миг я словно бы отключился. Пришёл в себя и... стал петь вполголоса — одну из песенок, что распевали крестоносцы, переложив на свой лад стихи арабского поэта:

Долго я веселился в неведенье сладкомИ гордился удачей своей и достатком.Долго я веселился. Мне все были рады,И желанья мои не встречали преграды...

Забавно петь, когда задыхаешься и трясёшься, а голова кружится так, что едва удерживаешься в седле. И я продолжал — уже в полный голос:

Долго я веселился. Мне жизнь улыбалась!Всё прошло без следа. Ничего не осталось!..[24]

— Ради Пречистой Девы, сэр!.. — прервал меня испуганный возглас проводника. — Замолчите! Неро вен час, всполошите души утопленников. Или феи сбегутся на ваш голос и заведут нас в трясину...

— Да ты никак оробел, парень? Неужто в округе нет ни единой христианской обители и попы до сих пор не разогнали всю эту болотную нечисть?

— Мы в фэнах, — буркнул на это провожатый.

— Тогда, парень, тебе стоит бояться лишь одного: чтобы ты не совершил глупость и я не обозлился на тебя.

Мне было не по себе, и я пытался взбодрить себя. Ведь я слаб как дитя, вокруг ни души, а у этого лохматого вполне могла возникнуть шальная мысль убить и ограбить занедужившего путника. Знал бы этот дуралей вдобавок, какая награда назначена за голову человека, которого Генрих Боклерк объявил своим врагом!

Понятия не имею, как долго мы ехали. Я промёрз до костей, мои зубы стучали. Поводья выпали из моих рук, и Моро, почувствовав это, сам шёл за проводником, сердито пофыркивая, когда оступался с гати. Время от времени проводник оборачивался и начинал уверять меня, что вот-вот покажется какой-то монастырский приют, где мне окажут помощь.

Наконец я почувствовал, что мы остановились и проводник помогает мне спешиться. Я мутно огляделся — никакого приюта не было и в помине.

— Убери руки!.. — пробормотал я. — Что ты лапаешь меня, как девку?

Я покачнулся, встав на ноги, а когда он грубо толкнул меня в плечо, рухнул навзничь. Затем он склонился надо мной, а я нашарил нож у пояса и нанёс резкий удар.

Увы, этот удар только мне самому показался резким. Лохматый парень с лёгкостью выбил оружие у меня из рук и продолжал своё дело.