Фея тумана

Ещё один нож находился у меня за поясом сзади, другой — за голенищем сапога. Но сил, чтобы воспользоваться ими, у меня уже не было. Я неподвижно лежал, глядя, как проводник обшаривает меня и срезает кошелёк, который я позаимствовал у старшего из купцов. Завладев им, житель фэнленда с удовольствием подкинул на руке увесистый мешочек.

Мне не было жаль этих денег. В этот момент я ничего не испытывал, кроме полного безразличия. Меня даже не интересовало, как он меня убьёт.

Но он оставил мне жизнь.

— Пусть тебя утащат болотные черти, сэр бродяга. Подыхай от своей трясучки, а на мне греха не будет. Но лошадь твою я прихвачу. Уж на рынке в Ризинге мне за неё фунтов двадцать дадут, не меньше.

Этот деревенский дурень трусил, если принялся рассуждать сам с собой. И наверняка он понятия не имел, что такое двадцать фунтов, тем более что такой конь стоит втрое дороже. А главное — он жестоко ошибался, полагая, что Моро позволит себя увести.

Когда же этот грабитель сунулся к моему скакуну, Моро попятился, фыркая и не давая взять себя за повод. При этом он прижал уши и оскалился, всем своим видом показывая, что не доверяет незнакомцу. Но длинноволосый житель фэнов всё ещё на что-то надеялся, бормотал ласковые слова, причмокивал.

Я не видел, что произошло дальше — мой проводник внезапно заорал не своим голосом и стал сыпать бранью, а Моро заржал, и его ржание походило на хохот. За этим последовали топот, плеск воды и новая ругань.

На этом я провалился в забытье, зная, что Моро сумеет постоять за нас обоих.

Сколько я пролежал без сознания, мне не известно. Порой я приходил в себя и видел мутный свет, затем всё снова заволакивалось мраком. Я бредил, и раскалённые скалы и пески Сирии вновь обступали меня. Затем доносилось пение ангельских голосов, и сухая старческая ладонь самого папы Гонория ложилась на моё чело. «Отпускаю грехи твои, — произносил дребезжащий голос его святейшества. — Ступай и больше не греши».

О, это был час моего возрождения! Я снова сделался рыцарем, снова мог жить с честью. Но должно быть, я не родился для подобной жизни. Ибо, с таким трудом добившись прощения, я вскоре вновь умудрился стать изгоем — из-за рыжеволосой женщины с самыми гордыми глазами в подлунном мире. Из-за её губ, белой нежной кожи, несравненных полушарий её груди...

Какие это были ночи!.. Ещё не родился трубадур, способный воспеть их. Я познал любовь самой необыкновенной дамы всего христианского мира, которая являлась одновременно императрицей, принцессой, графиней и наследницей престола...

— Тильда...

Только я имел право называть её так. Только мне навстречу открывались её жаркие уста. Родовитый супруг не сумел добиться её любви, а мы с нею любили друг друга, пока шпионы графа Анжу не выследили нас, и если бы не лёгкие ноги моего Моро... Уж и не знаю, какую казнь изобрёл бы для меня тот, кого все называли Жоффруа Красивым, но которого унизил я, вечный изгой.

Моя Тильда... Я сходил с ума от тревоги за неё. Меня разыскивали в Анжу, в Нормандии и в Англии, а я в это время находился совсем рядом и в любой миг был готов прийти к ней на помощь, даже пожертвовать собой.

Но Тильда выстояла — в одиночку, без моей помощи, и уже много позже до меня дошёл слух, что она родила бастарда... Я не знал, жив ли мой ребёнок или умер вскоре после рождения — болтали и такое. Как бы там ни было, но моя возлюбленная помирилась с мужем и теперь рожала ему сыновей, а мне оставалось только одно — скрываться, ибо король Генрих присягнул на Библии, что рано или поздно бросит мою голову к ногам зятя.

Правда, в этом он пока не особенно преуспел. Бог был на моей стороне, и, как бы ни складывались обстоятельства, я не терял надежды.

Бог был на моей стороне — в этом я убедился, придя в себя. В тростниках гомонили птицы, шелестела листва, слышался плеск воды. Небо в вышине нежно светлело.

Сколько же пролежал в беспамятстве? Несколько часов? Несколько дней? Внезапно до меня донеслось позвякивание удил.

— Моро!..

Конь подошёл вплотную ко мне, и я ощутил на лице его дыхание, а затем мягкое прикосновение губ.

Я поднял непослушную руку, пытаясь его погладить, но он уже поднял красивую широколобую голову с белой отметиной, фыркнул и встряхнул гривой. Оттуда, где я лежал, конь казался огромным и прекрасным.

Мой друг и брат. Тот, кто никогда не предаст, никогда не покинет.

Немного позже, когда мне удалось сесть и осмотреться, я понял, что нахожусь на островке, густо заросшем лозняком. Вокруг блестели на солнце заводи, кое-где темнели купы деревьев, а за ними до самого горизонта тянулись пустоши фэнов. Нигде ни намёка на жильё.

Куда же завёл меня этот чёртов проводник? Единственное, что я знал наверняка, — это то, что нахожусь в Англии и жив. А это само по себе стоило того, чтобы возблагодарить Бога.

После приступа малярии силы возвращаются довольно быстро — если, конечно, позаботиться о себе. Пару дней я только этим и занимался: добыл огонь, развёл костёр, обсушился, ловил угрей и бил уток, отъедался и отсыпался на груде сухого тростника, завернувшись в плащ.