Фея тумана

Моро также радовался моему возвращению из мира видений — он ходил за мной по пятам и тревожился, когда я покидал островок, чтобы раздобыть пропитание. Я был бесконечно благодарен моему скакуну — он не только отпугнул грабителя, но и сберёг моё имущество: меч, арбалет и содержимое седельных сумок, в том числе и обе фляги. А горячее вино — лучшее лекарство в таких обстоятельствах.

Вскоре я уже был готов тронуться в путь. Но куда направиться? Не сидеть же мне на этом клочке суши до второго пришествия...

И вот, помолившись Богу и посоветовавшись с конём, однажды вечером я двинулся на закат прямо через ближайшую заводь. Я убедился, что она неглубока, а вскоре мы выбрались на довольно сухое место и отыскали гать.

Однако оказалось, что радоваться рано. Через полмили гать скрылась под стоячими водами, и нам пришлось искать тропы, петляя в чаще. Так продолжалось, пока окончательно не стемнело.

До чего же мне не хотелось снова ночевать среди болот, да и звук человеческого голоса я почти забыл. Мы с Моро продирались через какие-то нескончаемые заросли, перебирались через быстрые ручьи до тех пор, пока я не понял, что мы окончательно заплутали и кружим по бездорожью. К тому же сгустился туман и заволок окрестности плотным серым покровом.

И тут я понял свою ошибку. С самого начала мне следовало положиться на чутьё коня и предоставить ему самому выбирать дорогу. Я отпустил поводья, и Моро двинулся вперёд — поначалу неуверенно, останавливаясь и втягивая чуткими ноздрями ночной воздух, а потом всё резвее и резвее.

Неожиданно Моро остановился как вкопанный, вскинул голову и насторожил уши.

— Что там, дружище?

Конь тряхнул головой, звякнув удилами, но остался на месте. Я ничего не видел во мраке. Выступавшие из темноты стволы деревьев были обвиты прядями тумана, где-то вблизи негромко журчала вода. Пахло взбаламученной копытами Моро болотной жижей.

И тут я различил какой-то неясный звук. Я замер, напряжённо прислушиваясь. Звук раздался снова — и мне показалось, что он похож на жалобный детский плач. Так плачут покинутые дети. Откуда тут взяться ребёнку, в этой дикой глуши?

У меня волосы зашевелились на голове, когда я припомнил россказни о нечисти, душах утопленников и злобных кикиморах, принимающих людское обличье. Уж не банши[25]

ли это? Можно не бояться разбойников и ловцов короля Генриха, но когда сталкиваешься с нечистью...

Но три тысячи щепок Святого Креста! Разве я не был рыцарем и христианином, разве не сражался в Святой земле и не омывал стопы в водах Иордана!? Мне ли бояться тварей, исчезающих при свете солнца?

Моро по-прежнему держался настороженно. Я потрепал его холку:

— Что, дружище, не нравится тебе это хныканье? Вперёд, мы же с тобой воины!

И всё же я осенил себя крестным знамением.

— Fiat voluntas tua!..[26]

Мы двинулись берегом неширокой протоки, над которой низко склонялись ивы. Надрывный детский плач звучал всё ближе. Нет, это не банши... это похоже... это похоже на самый обычный детский плач.

В другом месте и при других обстоятельствах я бы на него и внимания не обратил.

Неожиданно Моро успокоился, видимо, решив, что опасности нет. Однако я никак не мог обнаружить источник звука и в конце концов спешился и затаился за сросшимися стволами двух огромных ив.

Моро фыркнул, и я обнял его рукой за морду. Совсем рядом по-прежнему отчаянно и горько плакал ребёнок, но в тумане я ничего не мог различить. От этого всё происходящее казалось нереальным.

Внезапно туман расступился, и в зыбком серо-зелёном сиянии молодого месяца передо мной предстала самая удивительная картина, какую только доводилось мне видеть.

По узкому руслу протоки медленно двигалась лодка, а на её носу стояла крохотная светловолосая девчушка, заливаясь слезами. Именно её плач разносился над округой.

Одинокое дитя в ночи, в глухом опасном месте! Но одинокое ли?

Я напряжённо вглядывался в тёмную массу у ног ребёнка, пока не разглядел, что это лежит взрослый человек, притом мужчина. Его неподвижность и неестественная поза показались мне странными. Внезапно я понял, что этот человек мёртв или находится в забытьи. Его голова была неестественно запрокинута.

Как только я выступил из своего укрытия, девочка тут же умолкла, не сводя с меня глаз и продолжая вздрагивать от рыданий. Я вошёл в воду, дотянулся до борта лодки и подвёл её к берегу. Мужчина в лодке не пошевелился. Я тронул его плечо и, когда тело перевалилось на бок, увидел торчавшую из его спины стрелу.

Кто он — охранник, похититель, местный поселянин, ставший жертвой разбоя? По одежде — скорее воин, чем крестьянин или горожанин.

— Возьми меня! — внезапно произнёс детский голос.

Девочка протянула ко мне обе руки, а в её тоне прозвучали повелительные нотки. Я повиновался. Маленький тёплый комочек доверчиво прильнул ко мне, несвязно лепеча. Я прислушался — она пыталась сказать, что ей совсем не понравилось кататься ночью на лодке.

— Трудно не согласиться с тобой, дитя.