Фехтовальщица (СИ)

Суббота была днем сочельника. В преддверии праздника по улицам ходили ряженые и разносчики толстых горячих блинов. Бригитта принесла морковный пирог от Берарды и объявила, что после Рождества будет назначена ее помолвка с Леоном. Вечером Мишо велел добавить работникам сало в похлебку и послал со своего стола четыре жареные утки.

Рождественский ужин происходил в утюжильной, где было теплее. Прачки веселились, а Женька думала о предстоящей встрече и Генрихом. Она понимала, что ее жизнь опять может круто измениться. «А, может быть, это тот самый мирный финал? Генрих увезет меня куда-нибудь, я рожу ребенка и… — на этом «и» девушка спотыкалась. — Чтобы получить миллион евро мне надо будет бросить мужа и ребенка, — приходила она к неминуемому выводу и останавливалась пред ним, как перед глухой стеной. — Что-то не похоже на счастье… А если не бросить, а если вместе покинуть не Париж, а… сюжет? Интересно, это возможно?»

После ужина Женька поднялась к себе и обнаружила на ларе записку. Дрожащими руками она зажгла свечу, полагая, что это опять какой-то сюрприз от Монрея. «Может быть, рождественская открытка?» — усмехнулась фехтовальщица и не ошиблась. Это был сюрприз, но не рождественский. «Покинуть сюжет вы можете только одна. Монрей», — прочитала девушка.

— Чертов сочинитель!

Фехтовальщица порвала записку, задула свечу и легла спать. Ночью ей продолжали мешать спать мучительные мысли, связанные с неопределенным будущим и плач девочки Амели, который еще больше напоминал о ее собственном сложном положении.

Утром работников и домочадцев вместо больного Мишо в церковь вел его сын Клеман. Одетый в новый костюм, он шел, высоко подняв голову, словно римский триумфатор. Прачки за его спиной подхихикивали, а Бригитта даже передразнивала его высокомерную походку.

После мессы Женька вместе со всеми пошла погулять на площадь, где представляли рождественскую мистерию, играли музыканты и горели жаровни. Было холодно, но весело. С прачками, оставив ребенка Амлотте, увязалась и Амели.

— Плохая будет мать, — проворчала Беранжера. — Бросит дитё! Зря ты хлопотала, Жанна.

Женька хмуро смотрела перед собой и с ужасом думала о том, что когда-нибудь эти слова могут сказать и о ней самой.

Замерзнув, прачки завернули в «Дикую пчелку», где к тому времени уже скопилось много желающих скинуть путы рождественского поста и пуститься во все тяжкие. Как только девушки уселись за стол, к ним тотчас потянулись подвыпившие ремесленники и солдаты. Лезли и к фехтовальщице. Особо навязчивых она отталкивала и отсылала к Амели или Марсене.

Заиграла музыка, начались танцы. Женьке стало скучновато, и она уже решила уйти, но в кабачок вдруг хозяйской уверенной поступью вошел Робен Красавчик — тот самый парень, который прикончил Чуму, и с которым она танцевала в «Тихой заводи». С ним были двое спутников: один — высокий и поджарый, с неспешными движениями и тяжелым взглядом, а другой — маленький, сухонький и юркий, как запечный таракан.

Хозяин тотчас освободил для вошедших стол, а Берарда подала вино и закуску.

— Это Робен, — сказала Бригитта, и глаза ее заблестели. — Я с ним по прошлому разу плясала. Ох, если б не Леон…

— Охолонись, дура! — цыкнула на сестру Беранжера. — Слыхала я от Берарды, что с такими лучше не связываться, и к тому ж этот самый Робен, ровно на спелую ягоду, на Пчелку нашу пялится.

— Я тоже с ним танцевала, — усмехнулась Женька.

— Где?

— В «Тихой заводи».

Робен, видимо, с ходу почуяв воровским чутьем то, что плохо лежит, действительно в упор смотрел на фехтовальщицу. Она не испугалась, что он ее узнает, так как в «Тихой заводи» была в мантилье, но сразу поняла, что с этой минуты гулянка в «Дикой пчелке» перестанет быть скучной.

— Уходить надо, — сказала Беранжера, однако было уже поздно.

Робен подошел и присел рядом с Женькой.

— Привет, крошка! Веселишься?

— Веселюсь

— А чего лицо кислое, точно у вдовы? Или ты впрямь без хозяина?

— Я сама себе хозяйка.

— Это ты врешь! Хозяйкой ты у очага только можешь быть, а очаг этот всегда другому принадлежит. Пошли, попляшем!

— Пошли.

Женька согласилась легко, и Робен закружил ее в веселом крестьянском танце.

— Ты белошвейка или прачка? — спросил он.

— Прачка.

— Не хочешь со мной пойти?

— Куда?

— Куда поведу. Что тебе в прачечной? А со мной всегда сыта будешь, я подарю тебе хорошее платье. Как тебя зовут?

— Жанна.

— Пошли к нам за стол, Жанна! Я тебя с Художником познакомлю. Знатный мастер! Я у него учился. Если меня когда-нибудь повесят, с ним можешь остаться. Он верный, не бросит. Хочешь посмотреть его искусство?

Женька села за стол Робена. Художник, тот самый высокий мужчина с медлительными жестами, в это время от души поедал тушку жареного гуся. Он хмуро посмотрел на девушку, а потом на приятеля.

— Опять дуришь, Робен? Надоели мне твои девки!

— Ставлю пистоль, что ты не попадешь вон в ту намалеванную пчелицу на косяке! — продолжал подначивать Робен.

— Отойди, дурило, не то я не в пчелицу, а в тебя счас метну!

— Давай, Проспер! Ослабел, что ль?

— Копень, оттащи его!