Женька больше ничего не сказала и ушла. После развоза она немного успокоилась, но думать о том, как заставить Клемана сделать то, что ею задумано, не перестала. Во время перерыва фехтовальщица рассказала прачкам о его решении, и они снова не на шутку расшумелись, разбудив при этом ребенка Амели.
— Докомандовалась, Пчелка? — усмехнулась Марсена.
— Во, паук! Почище папочки будет! — возмутилась Бригитта.
— Дела-а… — покачала головой Беранжера. — Ну, если муж твой тебя заберет, так наплюй!
— А ты чего ревешь, дура? — повернулась к Пакетте Марсена. — Радуйся! Снова даровые будешь от Тавье прятать.
— Да куда ж я завтра с такой рожей? — размазывала слезы по побитому лицу Пакетта.
Прачки захохотали.
— Ладно, пошли. Пора воду сливать, — сказала Беранжера. — Тибо, иди первую лохань готовь.
Тибо бодро заковыляла в прачечную, а Пакетта, зло сверкнув глазами, воскликнула:
— Сами дуры! — и резко выкинула руку в сторону ворот. — Вон солдаты идут! Не за тобой ли, Беранжера?
Веселье мгновенно стихло, и все повернули головы. В ворота действительно заходили трое солдат под предводительством офицера. Сторож пропустил их вперед.
— Да это просто стражники, — сказала Люс. — Они, бывает, попить заходят, когда жарко.
— А ноне разве жарко? — совершенно резонно усомнилась Марсена.
Жарко в собравшейся компании было только фехтовальщице. Солдатами командовал Марени. Впереди него бежала Лизи и теперь совершенно сознательно указывала на фехтовальщицу рукой.
— Я же говорила, что мне не привиделось, господин! Я же говорила! — восклицала она.
— Отойдите от маркизы де Шале, прачки! — приказал сыскник.
— Что?.. Какая маркиза? Где? — посмотрела кругом Беранжера.
— Фандор, Горже, Бернар, окружайте ее!
Женька оттолкнула с дороги Марсену и заскочила в прачечную. Отверстие в стене было открыто, и Тибо как раз сливала воду из первой лохани. Недолго думая, фехтовальщица прыгнула в мутный поток и заскользила по желобу в открытое отверстие стока. Тибо восторженно загоготала. Женьку немедленно выбросило наружу и понесло к реке. Она попыталась встать на ноги, но поскользнулась и снова забарахталась в грязной воде. У мостков кто-то поймал ее за руку и вытянул наверх.
— Дикая Пчелка? — блеснул изумленным глазом Робен. — Какого дьявола ты тут плаваешь? Уж не жарко давно! Проспер, глянь, что творится!
— Пусти! Там Марени! — дернулась фехтовальщица.
— Марени? Где? — слетала с лица Робена веселая улыбка.
— Там, в прачечной!
— Тогда гоним! — сказал Проспер и повлек девушку за собой.
Все трое бежали быстро. Мокрые длинные юбки липли к ногам и мешали движению. Женька остановилась, попросила у Робена нож, разрезала их прямо на глазах у случайных прохожих и, оставшись в штанах, которые продолжала носить под подолом, побежала дальше. Проспер на ходу накинул ей на плечи свой плащ, Робен укрыл ее голову своей шляпой — прачка Жанна Пчелка исчезла.
— Куда мы? — спросила фехтовальщица, начиная дрожать в мокрой одежде.
— В «Красный чулок» к мамаше Кошон, — сказал Проспер.
— Зачем?
— Переоденешься, а то замерзнешь.
— Я там не останусь.
— А что ж, с нами что ль, пойдешь?
— Уж лучше с вами.
Проспер усмехнулся, но ничего не сказал.
14 часть. Место под луной
Джакузи
Эркюль Кошон, увидев фехтовальщицу, довольно засмеялась.
— Пришла все-таки! Говорила я тебе! А что в одеже такой?
— Заткнись, старуха! — цыкнул Проспер и велел переодеть девушку в сухое платье. — И покорми. Потом заберем ее. Поняла?
— Куда заберем?
— Молчи, дура! Не твое дело! Коли шум какой будет, укрой.
Проспер и Робен ушли, а Эркюль завела Женьку в один из номеров и, порывшись в ларе, подала ей другую одежду. Это было платье с тугим корсажем и широким вырезом на груди, сорочка и три нижних юбки. К этому Кошон присовокупила чулки и башмаки с пряжками. Нижних штанов, которые носили только знатные дворянки, к платью не полагалось, отчего фехтовальщица сначала чувствовала себя непривычно, и только через некоторое время перестала это замечать.
Чтобы девушка согрелась, Кошон велела затопить в номере камин и дала ей теплую накидку. Потом она принесла поесть. Обхаживая свою нечаянную гостью, Кошон смотрела на нее с умилением и не понимала, почему девушка хмурится.
— Красавочка ты моя, красавочка, — приговаривала она. — Ужели с Проспером уйдешь?
— А ты думаешь, здесь останусь?
— Ой, подумай, подумай… Что тебе с этими окаянными волками мотаться? Жизнь их неверная и короткая, то дружка твоего повесят, то он сам тебя прирежет спьяну. Останься у меня, а? Смотри, я какое платье дала! Тут многие девки на него зарились, а я тебе!
— Бумагу мне принеси.
— Бумагу?
— И перо.
— Зачем тебе ножик?
— Обычное перо принеси, каким пишут, и чернила.
— Зачем тебе чернила?
— Письмо буду писать.
— Кому?
— Любовнику!
Женька грубила намеренно. Эркюль вызывала у нее раздражение и брезгливость.