Фехтовальщица (СИ)

Альбер выпил вина, и оживленная беседа продолжилась. По известным причинам Женька вина не пила, но поесть не отказалась. Сидя на коленях своего бывшего врага, она жевала хлеб, намазанный гусиным паштетом, и вспоминала, как они хотели убить друг друга. Де Зенкур, ласково поглаживая ее прямую спину, стянутую корсажем, тоже с удовольствием посмеивался над их стычками в классе де Санда.

— Да, попортили вы мне крови, — признался он.

— Я смотрю, вы уже в гвардии.

— В королевской гвардии, — с гордостью поправил девушку Альбер. — Как только моя Софи тряхнула своего батюшку и внесла деньги, меня выпустили и тут же зачислили.

— А дуэль? Это вам не помешало?

— Напротив! Негласно такие драчки считают лучшей рекомендацией для будущего солдата.

— А де Жери? Вы дрались с ним? — спросила девушка.

— Я вызвал его, но он отказался. Ему обещали звание лейтенанта. Не всякий согласится на дуэль, имея такие виды на будущее, тем более этот пронырливый хорек. Я обсмеял его, как мог, но он не поддался.

— А вы не боитесь, что он подошлет к вам убийцу?

— Наплевать! Моя смерть хоть не будет бесчестной.

На одном из поворотов этой оживленной беседы Женька коснулась темы де Вернана.

— Я всегда хотел проучить этого лощеного красавчика, — не стал скрывать де Зенкур, — но его смерть почему-то не принесла мне радости… Вот вы были довольны, когда убили графа д’Ольсино?

— Да. Это был мой долг, хотя теперь… я не знаю, долг ли это был.

— Вот и я стал думать…

Де Зенкур не договорил — внизу раздался какой-то шум, резкие голоса и ноющие возгласы Кошон.

— Сударь, у нас все в порядке! Сударь!

— Отойди, дура! — крикнул кто-то. — У меня предписание!

Женька вскочила, но Альбер удержал ее.

— Сидите! Это обычный обход!

— А если не обход?

— Все равно! Низом вы уже не пройдете!

— А окно?

— Оно выходит в тупик. Лучше вернитесь ко мне и немного помолчите, — резким шепотом приказал де Зенкур и, закрыв девушку собой, повалил под спасительную тень полога.

Едва он сделал это, в номер во главе с офицером вошли солдаты королевской полиции, однако теперь они могли видеть только девичьи ноги в сползающих чулках, которые грубо мял на глазах у всех один из посетителей парижского борделя.

— Никого нет, сударь! — кудахтала, сопровождавшая солдат, Эркюль. — Это королевский гвардеец развлекается… Видите, он имеете успех! У меня прекрасные девушки, господин Марени, и если вы пожелаете…

— Просто шлюхи, — услышала фехтовальщица знакомый голос, и ее тело будто погрузили в джакузи, но наполненное не водой, а горячим пуншем. — Пошли дальше! Где мы еще не были, старуха?

Эркюль снова залопотала, расхваливая свой «товар», и повела солдат по другим комнатам. Дверь закрылась, шаги постепенно удалились. Де Зенкур ослабил объятия, прислушался, а потом сказал:

— Все, они ушли.

— Ушли, — повторила Женька, не в силах поправить сбитые юбки. — А если они вернутся?

— Пусть вернутся, я при оружии.

— Вы… вы молодец, Альбер.

— Я рад, что вы стали признавать это.

— Я давно это признаю.

Женька отвечала машинально. Теплые руки де Зенкура продолжали, словно забывшись, гонять по ее телу горячие пузырьки, подогретой опасностью чувственности, а она ничего не делала, чтобы им помешать. Колючие глаза королевского гвардейца приблизились и сделались насмешливыми.

— Кажется… настал час моей «мести», господин де Жано? — улыбнулся Альбер.

Девушка ничего не ответила, она просто смотрела в его насмешливые глаза, продолжая быть в расшнурованном корсаже и вздернутой юбке, словно все пребывала в том странном джакузи, из которого ей сейчас совсем не хотелось вылезать.

Де Зенкура, как обычно, не смутило ничего, — его не волновали в таких делах ни титул, ни происхождение, ни, тем более, вопросы морали, — он жил настоящей минутой, как все фехтовальщики, которые знают, что эта минута может оказаться последней в их опасном бытие. Это прекрасно понимала и Женька. Они были свободны друг от друга и в то же время крепко связаны этим особым бытием, как и тем длинным взаимным поединком, который разрешался сейчас самым странным и, в то же время, самым обычным образом. Вероятно, это была даже любовь, но любовь короткая, как жизнь бенгальской свечи, которой суждено потухнуть раньше, чем глаза успеют устать от ее яркого света. А пока он горел, Женька просто купалась в его трескучих искрах, что согревали ее в чужом доме и ненадолго создавали иллюзию настоящего огня.

…Завершив «расправу» над господином де Жано, де Зенкур хотел уйти, но фехтовальщица его не отпустила, — ей было страшно остаться наедине с тем, что она натворила.

— На всю ночь мне не хватит денег, — совершенно серьезно сказал гвардеец.

— Альбер…

— Хорошо, я останусь, только не вздумайте плакать.

— Плакать? Почему я должна плакать?

— У вас такое лицо, будто вы совершили преступление. Ей богу, на дуэли с д, Ольсино вы держались лучше!