Фехтовальщица (СИ)

— Несите горячее вино! — приказал Герцог. — И ты веселись, Дикая Пчелка! Славный защитник тебе достался! Музыки сюда!

По кругу понесли большую чашу, заполыхали факельные огни. Двор пришел в движение… Рожи красные и бледные, изрезанные шрамами и морщинами, помеченные оспой и сифилисом, понеслись вокруг фехтовальщицы черной вьюгой. Казалось, что балет короля, который она смотрела в Лувре, разом переместился в ее безбожную жизнь. Завязались пляски, потасовки и короткая отчаянная любовь…

К Женьке подошел Кристиан. Он протянул ей тряпицу и велел перевязать ему руку, которую оцарапал Робен. Девушка молча выполнила его поручение. К ней подскочил Жан-Жак.

— Веселись, добрая госпожа! — крикнул он и подал ей чашу с горячим вином. — Это тебе Герцог послал! Великая честь! Чуешь?

Женька взяла чашу в руки и посмотрела в нее, будто хотела найти там какой-то ответ.

— Ты не рада? — спросил Кристиан.

— Рада.

— Тогда пей.

Фехтовальщица отпила несколько глотков, ей стало теплее. По телу побежали мурашки, будто ее неожиданно догнали колючие пузырьки из ночного «джакузи».

Пошел снег.

— Садись, — сказал Кристиан.

Они сели на поломанный ларь, сваленный возле костра. Старой мебелью в костре поддерживали огонь.

— Я думала, что тебя убили, — посмотрела на смуглое лицо своего защитника девушка.

— Мне и надо было, чтоб так думали. Я успел поднырнуть.

— Ты хорошо плаваешь?

— Хорошо. Гаронну переплывал.

— Гаронну? Это река?

— Да. Я из Лангедока.

— Так это ты убил Перрана?

— Да, по договору. Один финансист нанял.

— Файдо?

— Он. Хотел чужое дельце к рукам прибрать. Нас тогда пятеро было. Двоих порешили, Проспер и Чума ушли, я попался.

— И ты меня запомнил?

— Запомнил. Не каждая благородная девушка бандиту воды подаст. А еще нападение на полицейский экипаж помнишь?

— Тоже ты?

— Меня нанимали с Трюфелем. Наверное, знаешь, кто?

— Знаю.

— Я тебя сразу признал.

— А этот Трюфель? Он жив?

— Марени сцапал в «Тихой заводи». Повесили уже.

— А ты?

— Меня не достанут? Файдо со мной через Трюфеля договаривался, в лицо не видел, а когда деньги передавал, я в маске был и не назывался. Те две дамочки, которые хотели тебя убить, тоже меня не знают.

— Какие дамочки?

— Это было, когда ты с маркизом жила. Они тоже пришли в масках, но одну я узнал — сестра твоего мужа. Я проследил за ней, а другую она называла Лили.

— Ты им отказал.

— Да, а потом пригрозил, что если они будут искать другого поножовщика, я сам распорю им животы и сброшу в Сену.

Снег все падал, покрывая головы фехтовальщицы и Кристиана, словно саваном.

Веселье вокруг не прекращалось. Оно было грубым и бесхитростным. Герцог, представляя собой насмешку над добрым стариком из новогоднего праздника, раздавал подарки из кучи награбленного добра, сваленного у его ног. В промежутках между дарениями он от души тискал Копну, которая уже была совершенно пьяна и висела у него на шее точно прицепленный к утопленнику, камень. Другие женщины тоже быстро находили себе пару, устраивая праздничное соитие прямо на помосте.

Люссиль все спала, и падающий снег мягко укрывал ее своим холодным одеялом.

— Надо ее разбудить, а то она замерзнет, — сказала Женька.

Кристиан подошел к девочке и потрогал ее заснеженное тело.

— Она уже замерзла, — сказал он.

— … Как?..

– Повезло девчонке, умерла легко. Пусть лежит, завтра уберем.

«Повезло?..» — подумала фехтовальщица, не в силах оторвать взгляда от успокоенного личика Люссиль.

Снежинки на нем не таяли.

Любовь с волком

— Пойдем ко мне, — сказал Тулузец. — Я вижу, что ты тоже замерзаешь.

Женька встала и пошла за Кристианом. Он жил в домике Сивиллы, который находился здесь же на площади.

— Знахарка здешняя, травы варит, язвы подлечивает. Умеет и сердца бальзамировать.

— Сердца?

— Папаша ее мастер был по этой части. Его как-то одна знатная сумасбродка попросила сердце своего убитого любовника сохранить. Вот с тех пор Сивилла этим и промышляет.

— А полиция? Она ходит сюда?

— Стражники никогда, пропадут — никто и в жизнь не найдет, а облавы бывают. Тогда сюда солдат стягивают. Мы в катакомбах прячемся или, кто побогаче, пару тайных квартир на этот случай держит. У меня тоже есть, я тебе после ее место скажу. Тут все время с оглядкой ходить надо — волчья жизнь.

— Почему же не бросишь? — спросила Женька.

— Потому что здесь я не батрак, а хозяин.

В доме знахарки пахло травами. На полках, как в кунсткамере, стояли разного объема стеклянные емкости с хранящимися в них внутренностями. Принадлежали эти внутренности человеку или животным, Женька не всматривалась, чтобы не вызывать новых приступов тошноты и так достаточных в ее положении.

Сивилла, сухонькая маленькая женщина, сидела у очага и плела что-то из ветоши. Она не удивилась приходу фехтовальщицы, только цепко глянула на нее бусиничными глазками и велела мальчику, сидевшему в углу, подать новых тряпок. Мальчик был горбат, хром, поражал большой головой и сиплым мужским голосом, которым поприветствовал Кристиана.

— Что не веселишься, Табуретка? — спросил Тулузец.

— Робен грозил ногу мне сломать.

— Теперь не сломает.

— А чего?

— Я его заколол.

— Во как! А чего?