Фехтовальщица (СИ)

Как и большинство здешней публики, братья Реньяры — Арно и Кристиан, вышли из простонародья, однако, вознесенные над ним воспитанием сельского священника, они перестали находить с сельчанами общий язык. После одной из стычек, чтобы избежать наказания за драку, в которой они прибили сына старосты, парни бежали и завербовались в солдаты, где вскоре все духовные наставления их идейного воспитателя были безжалостно порублены в мясорубке жестоких военных кампаний. Эти же кампании разбросали братьев по разные стороны. Арно нашел место охранника сначала у герцога Мэн, а когда тот погиб, у де Санда, которого знал еще по осаде Сен-Жан-д’Ажели. Кристиан, когда стали сокращать гарнизоны, как и многие, подался в разбойники, потом добрался до Парижа, где принялся продавать свои военные навыки уже осознанно и очень дорого. Вскоре к нему присоединился и Арно. Что послужило причиной его ухода к бандитам, Кристиан точно не знал.

Своего отношения к деятельности Тулузца Женька понять не могла. В ней будто отмерла или просто стала нечувствительной, точно отсиженная нога, какая-то часть ее души. Это состояние было похоже на то самое, которое так властно подмяло ее под себя, когда она наблюдала угасание жизни в глазах Бертиль, и почему-то ничего не сделала, чтобы помешать ее преступному хозяину. Однако, если чувства стали весьма странными, то разум фехтовальщицы оставался довольно ясным, и с помощью его холодных доводов Женька пыталась оправдать Тулузца тем, что настоящим убийцей был не он, а его циничные заказчики.

Иногда Кристиан сам пребывал в какой-то длительной задумчивости, и глаза его в эти минуты становились похожи на черные провалы, куда было страшно заглянуть даже фехтовальщице. Потом он улыбался какой-то мертвой улыбкой и снова возвращался в жуткую реальность своего существования, ужас которой давно сделался для него привычным.

— Послушай, а ты бы мог убить и ребенка? — спросила фехтовальщица.

— Не случалось. Мы с Проспером детоубийством не промышляем, это Веселый Жан может взяться.

— А тот, в красном платке?

— Жакерия — «бандит с идеей», только благородных режет, но от него тоже всякое можно ожидать. Ты поберегись его. Он постоянно с собой секач в два моих кинжала носит.

— А Веселый Жан что за тип? Я смотрю, они вместе ходят.

— Веселый Жан — скотина. Прибить бы его, да большая склока начнется. Веселый Жан давно с Герцогом власть делят, у каждого уже по полку набралось.

В свободное от дел время Кристиан, как и другие, ничем особенным не занимался — ел, спал, гулял или играл у Герцога. В случае крупного проигрыша он снова искал дело или потряхивал тех, кто был должен ему.

Суммы, которыми владела верхушка Двора Чудес, были довольно значительными, но за редким исключением, никто не бросал это место и не стремился начать другую, более мирную и честную жизнь. Деньги прогуливались, тратились на новое оружие, одежду, дорогих любовниц, среди которых встречались даже светские дамы, а так же на содержание запасных квартир, где можно было временно укрыться во время облавы. Многим казалось, что они, наконец, живут, как люди, но, по сути своей большинство оставалось животными, которые напялили на себя золото и шелка в таком же беспорядке, в котором находился их чуткий, но неразвитый мозг.

Однако и при такой безбожной жизни, которая являлась здесь нормой, Кристиан фехтовальщице не изменял, как и не подпускал к ней никого, кроме Герцога. Герцог же из каких-то своих, пока не ясных интересов, оказывал Дикой Пчелке особое внимание, сажал ее поближе и обращался с ней довольно почтительно. Кристиан воспринимал это как должное, тем более, что Герцог соблюдал законы волчьего братства и не позволял в отношении чужой подруги никаких скабрезностей. Зато Берта Копна ревновала не на шутку. Однажды Герцог с разрешения Кристиана подарил Женьке один из своих перстней. Копна резко отбросила в сторону гомеровскую «Одиссею», которую в это время читала своему хозяину, и попыталась схватить девушку за волосы. Фехтовальщица молниеносно отклонилась, рванула из-за пояса Тулузца нож и ткнула разъяренную женщину в бок. Копна завопила. Открыв лысеющую голову, с нее слетел рыжий парик. Все захохотали.

— Глупая баба и больная! Снесите ее к Сивилле! Может, успеет еще ее гнилое тело поправить! — сказал Герцог.

Вопящую Копну унесли к Сивилле, которая врачевала подраненных городских бандитов.

— А ты молодец, Дикая пчелка! — подмигнул Женьке Герцог. — Шутканул я! Не думай чего.

— Тогда забери назад свой перстень.

— Не дури! Оставь себе, заслужила! Тулузец, сдавай по новой!

— Что ж, теперь новую жену себе заведешь? — поинтересовался Кристиан.

— Эх, я бы тоже знатненькую хотел, графинечку какую-нибудь или маркизочку, как у тебя, да они только покувыркаться соглашаются со скуки. Придется опять у Кошон искать. Как, Дикая Пчелка, есть там, кто пограмотней? А то так и не узнаю, что там дальше с этим греком стряслось.

Все опять засмеялись, а Кристиан после этого случая дал девушке один из своих ножей, который она снова прикрутила к своей ноге.