Фехтовальщица (СИ)

Женька слегка оробела, и, как оказалось, не зря. Эпизод, который с подачи Лепа вернули в картину, пошел тяжело, и дело было даже не в операторе, взгляд которого, как и взгляд королевского мушкетера, пугал своей прозорливостью, дело было в другом. Сначала все показалось фехтовальщице простым.

— Вас зовут Вирджини, — объяснял ей Монсо. — Вы подруга де Лафане, с которым накануне поссорился Сен-Мар. У вас свидание, вы лежите в постели. Не делайте такого лица — на вас будут панталоны и корсет. Далее врывается Сен-Мар, завязывается драка, и он убивает де Лафане. Вы хватаете его шпагу и сами деретесь с Сен-Маром. Он выбивает у вас шпагу. Ясно?

— Да.

Монсо передал девушку гримеру. Ей замазали шрам на шее и подобрали парик, потом костюмер надел ее в надлежащий костюм и отвел к Данкуру, чтобы тот выстроил с ней примерный рисунок поединка. Монсо почему-то решил, что все получится с первого дубля, и сразу приступил к съемкам.

Роль была без слов, и если возлежание в объятиях «де Лафане» получилось довольно правдиво, то едва начинался поединок, весь эпизод трещал и благополучно рушился. Фехтовальные сцены в кино выстраивались четко, как танец, но полгода военной жизни привили Женьке совсем другие навыки. Почувствовав в руке оружие, фехтовальщица прекращала игру и начинала драться.

— Она убьет меня! — отскочил в сторону Морис Лаву, играющий Сен-Мара. — Или покалечит! Куда я потом с таким лицом? Туалетную бумагу, и ту не возьмут рекламировать! Почему вы не даете мне выбить у вас шпагу, мадемуазель?

— Выбивайте.

— Тогда держите ее слабее.

— Я не могу держать слабее оружие.

— Монсо, Данкур, сделайте что-нибудь! — возмущался Морис.

Те только разводили руками, зато довольно смеялся Лепа.

— Наконец-то прекратился этот балет! Даниэль, неужели ты не видишь, как это превосходно!

— Девушка ведет поединок блестяще, но он боевой, — сказал Данкур. — Кто вас этому научил? — спросил он девушку.

— … Вы.

— Я?.. Когда же?

— Ну, там… в другой жизни.

Все переглянулись, видимо, полагая, что у русской фехтовальщицы действительно «не прибрана» голова. Монсо вздохнул и начал все снова.

— Скажите, мадемуазель, зачем вы делаете выпад из этого положения? Вам сказано спрыгнуть с кровати и перебежать за стол.

— Зачем перебегать, когда я могу достать вашего Сен-Мара с кровати? И он стоит и зачем-то ждет, когда я обегу эту кровать. Это выглядит неправдоподобно.

— Но эффектно, а иначе зрителю не на что будет смотреть!

— Конечно, не на что, если у меня такой слабый противник!

— Причем здесь Морис? Это кино! Так поставлено!

— Значит, плохо поставлено.

— Ну, это уже слишком!.. — произнес Монсо и вместе со всеми посмотрел на Даниэля.

Тот выругался и ушел с площадки. Монсо объявил перерыв, потом взглянул на оператора.

— Сколько мы сняли дублей, Кристоф?

— Восемь.

— Хорошо. Рабочий материал у нас есть, и для пары минут на экране достаточно. Возьмем те кадры, где Морис снят со спины.

— Это не поможет, — сказал Кристоф. — У Мориса трусливая даже спина.

Все засмеялись, Морис надулся, а Монсо снова занервничал.

— Тогда вообще уберем этот эпизод!

— Зачем? Девушка яркая, кадр живой. Поставь вместо Мориса Данкура, Фредерик.

— А Даниэль согласится?

— Еще как!

Все опять засмеялись, поняв, на что намекает прозорливый оператор. Даниэль действительно согласился. Его отправили готовиться, а Женька решилась и подошла к Ларошу.

— Как вы себя чувствуете? — спросила она.

— Как всегда, — немногословно ответил тот, кашлянул и потер шею. — А вы что-то хотели? Если по поводу кадра, то я не выполняю просьб актеров и снимаю, как нужно, а не как они хотят.

— Нет, я просто спросила. Говорят, вы болели?

— Так, ерунда, горло прихватило. Наверное, с холодного пива.

— Но… у вас что-то на шее.

— Да, какая-то красная полоса. Может, спал неловко.

— И давно это у вас?

— Недели три. А что это вас так заботит?

— Вы, по-моему, не совсем поправились, вам нужно отлежаться.

– Я еще не умираю, — усмехнулся Кристоф. — Идите в кадр, мадемуазель. Данкур уже готов.

Съемки возобновились. Задетое самолюбие Данкура сыграло свою роль, и сцена заиграла. Монсо даже подпрыгивал от удовольствия, а Ларош показал ему большой палец. Даниэлю не удавалось только выбить у фехтовальщицы шпагу, но этому неожиданно помог приезд Эдмона. Увидев его в толпе зрителей, девушка отвлеклась и потеряла оружие.

На этом съемки закончились, и Монрей увез Женьку домой. Ему, конечно, не понравилось все, — ни возлежание с «де Лафане», ни, тем более, поединок с Данкуром.

— У тебя были влюбленные глаза, — хмуро сказал он.

— Я играла. Так было нужно по сцене.

— Я не о Морисе.

— Тебе показалось.

— Не надо обманывать. Актриса из тебя плохая, тебе не стоит больше сниматься в кино.

— Да, я была влюблена, но не в Данкура, а в поединок!

— Тем более.

Приехав на виллу, Женька решилась и позвонила домой. Ответила мама.

— Женечка… — голос ее прервался, послышались всхлипывания. — Как ты?.. Где ты?

— Я в Париже и… выхожу замуж.

— Куда?

— Замуж.

— Когда?

— На Рождество, а потом уезжаю на Луару.

— Женечка, ты что?.. Ты здорова?

— Здорова, а ты не плачь. Я скоро приеду, ты не волнуйся.