Внизу шумели засидевшиеся студенты, и бодрым хозяйским голоском покрикивала Шарлотта. Вдруг неожиданно скрипнула и открылась рама окна. Фехтовальщица слегка вздрогнула и обернулась. В багровом проеме торчала чья-то лохматая голова.
— Это я, добрая госпожа, — сказала голова детским голосом.
— Кто?
— Я Жан-Жак. Ты деньгу дала, помнишь?
— А… ну заходи.
Девушка хотела помочь мальчику залезть в комнату, но он мотнул головой.
— Отцепись, а то свалюся! Я сам лучша.
Забравшись в комнату, Жан-Жак осмотрелся и спросил:
— А сестренка еще со мной. Пустишь?
— Сестренка?
— Ага. Люссиль, Люлька, то бишь.
— А больше никого нет?
— Нее.
— Ну, тогда зови.
Мальчик высунулся в окно и тихо свистнул, после чего на подоконник сползло еще одно, благоухающее совсем не парфюмом, уличное существо. Дети спускались по веревке, которая уходила куда-то за край крыши и, как признался Жан-Жак, была привязана к трубе.
— А чего ж вы по веревке-то? — спросила девушка.
— Дверями нас не пустят.
— Как ты нашел мое окно?
— Толстый указал, — пояснил Жан-Жак.
— Какой толстый?
— А этот, дурка, который тута горшки выливает.
— А, Луи-Жан?
— Вели его заколоть, — сверкнула глазками девочка. — Он продажный.
— Он глупый.
— Потому и заколи! Наши этого глупого дурку давно б приговорили!
— Какие ваши?
— Замолкни! — ткнул девочку в бок Жан-Жак. — Тебя тожа приговорят, мельница!
— Это ты заткнись, куриный зад!
Дети начали было потасовку, но за дверью вдруг раздались шаги, и оба со стремительностью лесных зверьков нырнули под стол. В комнату вошла Шарлотта. Она принесла ужин, и сообщила, что госпожу де Бежар просит о встрече некий граф по имени Мануэль де Жуа.
— Он сказал, что видел вас вчера, восхищен и желает познакомиться.
— Это не тот, который в был в маске?
— Не, этот крупный, как бычок и глаза у него тоже воловьи.
— Скажи, что я не выйду.
— Он не отстанет, госпожа.
— Тогда скажи, что я заболела.
— Хорошо, попробую. А что у вас окно открыто?
— Это я открыла. Здесь воздух тяжелый.
— Да, это верно, — кивнула Шарлотта и втянула ноздрями воздух. — Сейчас пришлю Луи вынести горшок.
Шарлотта ушла, и дети осторожно вылезли из-под стола. От них, в самом деле, разило помойкой, то есть, тем стойким запахом их жизни, среди которого они выросли и которого не замечали. Женька, конечно, догадалась, что Жан-Жак и Люссиль не простые нищие, но не отшатывалась, а даже предложила им поесть и осторожно, чтобы не спугнуть, принялась расспрашивать об их уличной жизни.
Оба они оказались детьми какой-то ушлой воровки, которую год назад повесили на Гревской площади. Привыкшие к насилию и грязи в своей дикой жизни, они говорили о смерти матери спокойно и сожалели только о том, что после этого ее брат Робен по прозвищу Красавчик, так распустился, что по каждому поводу задавал племянникам трепку и отнимал все деньги, которые они зарабатывали на улице. Кто был их отцом, дети точно не знали. Жан-Жак говорил, что это мог быть только знаменитый Арно Волк, с которым мать пошла в налет.
— Он, он! — решительно утверждал мальчик, для которого жизнь парижского бандита, видимо, была пределом мужской доблести. — Я видел, как он валял ее на лежанке!
— А я видела ее с Герцогом! Он самый главный при Дворе! — возражала девочка, уверенная, что титул, даже в воровском королевстве играет более важную роль, чем доблесть какого-то грубого налетчика.
— Молчать! Арно, я сказал! — злился Жан-Жак и дал сестре пинка. — Это ты от Герцога, шлюха! А я от Арно, говорю!
Люссиль от пинка свалилась на пол. Жан-Жак захохотал. Девочка вскочила и дала ему оплеуху. Мальчик схватил ее за волосы, а Люссиль вцепилась ему в горло. Женька еле их растащила и заставила вновь вернуться к мирной беседе. В ней продолжало упоминаться слово «Двор», но девушка уже догадалась, что речь шла не о Лувре, а о Дворе Чудес. Это живописное, но опасное обиталище парижского криминала было ей теоретически знакомо — фехтовальщица принадлежала к числу тех, кто еще читает книги.
— Только смотри, помалкивай, — почему-то оглянувшись, предупредил мальчик.
Женька и сама не планировала афишировать свое знакомство с детьми повешенной воровки. Она не стеснялась подобного знакомства, но хорошо понимала, что интерес ее к этой уродливой стороне человеческой жизни мало кто поймет даже здесь.
— О! — вдруг округлила глазки Люссиль и показала пальчиком в сторону открытого окна.
Фехтовальщица оглянулась. В черном проеме сверкнул шелковый свет, в комнату сунулась копна разноцветных перьев на широкополой шляпе, потом нога в сапоге и, если бы не концы приставленной снаружи лестницы, торчащие над подоконником, можно было подумать, что ночной гость вошел прямо из сгустившейся над городом тьмы.
— Вы кто? — встала и повернулась к незнакомцу девушка.
— Граф Мануэль де Жуа, милашка!
Граф снял шляпу, небрежно помахал ею в знак приветствия и отбросил на кровать.
— Мне сказали, что вы больны! Лживая служанка! В следующий раз вырву ей язык!
— Чего вы хотите, сударь?