Однако положение не менялось. Даже в 1870-е годы женщин и детей, добровольно следовавших за мужчинами в ссылку, по-прежнему запирали в пересыльных тюрьмах и на этапах, в обход всех правил, о которых неустанно напоминали из центра [РГИА. Ф. 1286. Оп. 36. Д. 686 (1875). Л. 13–14; ГАИО. Ф. 32. Оп. 1. Д. 199 (1877). Л. 1]. В 1870–80-е годы очевидцы называли пешие арестантские партии «огромными передвижными борделями», которые обслуживали как конвойных, так и ссыльных [Москвич 1895: 73]. Невозможность отделить немногочисленных женщин от больших групп мужчин создавала гремучую смесь страстей, похоти и ревности. Ссыльный поляк В. Серошевский, в 1879 году путешествовавший в партии, где «было несколько уголовных женщин на 300 арестантов», вспоминает: «…на пути то и дело возникали всевозможные романические истории, и одной красивой молодой арестантке в конце концов из ревности распороли на одном из этапов живот» [Серошевский 1908: 209].
Особенно уязвимы были беременные женщины и кормящие матери. В 1837 году Правительствующий сенат постановил не отправлять женщин в ссылку, если они беременны или кормят грудью, но сибирские власти, как обычно, игнорировали эту инструкцию, как и многие директивы центра [РГИА. Ф. 1149. Оп. 2. Д. 97 (1837). Л. 14 об.]. На самом деле, учитывая длительность дороги в ссылку и принудительный секс, многие женщины беременели в пути.
В 1870 году был отмечен случай, когда женщина из группы каторжан, перевозившихся на пароходе по Амуру, родила прямо на палубе; от глаз посторонних и от непогоды она была защищена лишь несколькими арестантскими робами. Ребенок умер менее чем через час, «вероятно, простудившись на холодном ветре» [Власов 1873: 39].
Женщины часто следовали за мужьями с несколькими маленькими детьми [РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 1067 (1836). Л. 134–135]. Они страдали, как отмечал этнограф С. В. Максимов, от гнилостного, промозглого воздуха камер, недоедания и отвратительной тюремной пищи, от удушающей жары, холода, болезней и т. д. Многолюдные этапы, вагоны поездов и трюмы кораблей были особенно опасны для маленьких детей [Белоконский 1887: 57; Максимов 1900: 24]. Только в 1875 году около 1030 детей погибли по пути в Сибирь, как в пересыльных тюрьмах Москвы, Нижнего Новгорода, Казани, Перми, так и за их пределами. Два года спустя путешествия не пережили 404 ребенка. А в 1882 году, по оценкам Н. М. Ядринцева, из-за отсутствия в пути медицинской помощи «смертность эта постигла половину всех детей» [Кеннан 1906, 1: 86; РГИА. Ф. 1286. Оп. 36. Д. 686 (1875). Л. 20; РГИА Ф. 1286. Оп. 38. Д. 467 (1877). Л. 41 об.; Ядринцев 1882: 175].
Помимо голода, холода и отсутствия надлежащей медицинской помощи, дети сталкивались с хищническими инстинктами заключенных, которых они сопровождали. В 1873 году чиновник Министерства внутренних дел В. Власов сообщил, что неспособность властей отделить детей от арестантов в пеших этапах и на транспортных судах приводит к тому, что против них совершается множество противоправных действий – «то оргии, то противозаконные поступки».
В его отчете упоминается изнасилование молодой девушки на одном из этапов и присутствие на другом двух дочерей каторжан, двенадцати и четырнадцати лет, уже зараженных сифилисом. Этнограф В. И. Семевский в 1878 году сопровождал партию из пятисот ссыльных и членов их семей на Ленские прииски: среди них были одиннадцатилетние мальчики, которые пили, играли в карты и интересовались женщинами; была также двенадцатилетняя девочка, которая «составляла общее достояние арестантской партии» [Власов 1873: 33, 36–38; Семевский 1898, 1: xvii – xviii]. По пути к месту назначения женщины и дети в течение многих месяцев испытывали мучительную нищету, потоки личных унижений, а также подвергались сексуальным домогательствам и насилию. Их тяжелая судьба еще раз доказывает, что пытка этапированием к месту ссылки не была связана с преступлениями.
Все это также подрывало пресловутый патернализм самодержавия, обнажая его равнодушие к людям, небрежность и жестокость [Miller 1998; Morrissey 2006: 11–12; Wortman 1995: ch. 9].
Модернизация института ссылки в царствование Александра II
Когда в 1880 году преподаватель Киевского университета И. П. Белоконский был сослан в Восточную Сибирь, ему пришлось опробовать на себе весь набор транспортных средств, имевшихся в то время в распоряжении государства: пешие арестантские партии и этапы, речные баржи и железные дороги [Белоконский 1887: 167–180]. Правительство стало использовать водные и железнодорожные пути, чтобы обеспечить более быструю, бесперебойную и упорядоченную доставку осужденных на восток. Несмотря на эту модернизацию процесса высылки, арестантские партии оставались опасной, жестокой и непредсказуемой средой, где мера страданий никак не соответствовала строгости наказаний.