Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

Проходившая под эгидой поощряемой государством артели практика подмены имен, признанная проблемой уже в начале XIX века, расцвела в 1820-е годы, когда раздулись размеры арестантских партий [РГИА. Ф. 383. Оп. 29. Д. 924 (1806). Л. 28; ГАИО. Ф. 24. Оп. 3. К. 2. Д. 23 (1827). Л. 9; ГАИО. Ф. 24. Оп. 3. Д. 69. К. 4 (1829). Л. 33, 65; Кубалов 1925: 157–158]. Стремясь сдержать незаконную торговлю именами, в 1828 году правительство приняло новый закон, согласно которому поселенец, обменявшийся именем с каторжанином, сам наказывался пятью годами каторги. Каторжанин, пойманный на подмене документов, приговаривался к сотне розог и минимум двадцати пяти годам каторжных работ вместо первоначального приговора [ПСЗ 1830–1835, 3, № 2286; 4, № 3377; РГИА. Ф. 1264. Оп. 1. Д. 51 (1828). Л. 187–188 об.; Марголис 1995б: 73]. Законы продолжали ужесточаться, но искоренить обмен именами было невозможно [ПСЗ 1830–1835, 28, разд. 1, № 27736]. В последующие десятилетия чиновники продолжали жаловаться на то, что эта практика подрывает весь институт ссылки. Местные суды были буквально завалены делами о лицах, поменявшихся именами и вследствие этого доставленных не по назначению отбывать чужой приговор [РГИА. Ф. 1149. Оп. 2. Д. 99 (1838). Л. 6; Ф. 1286. Оп. 7. Д. 341 (1840). Л. 112 об.; Ф. 1286. Оп. 8. Д. 1086 (1843). Л. 6; Максимов 1900: 17].

Обмен именами был, пожалуй, самым вопиющим фактором, подрывающим государственный институт ссылки. Он выявлял и сумбур в делопроизводстве, и отсутствие у чиновников представления о вверенных им людях. Если подмену не обнаруживали, судьба заключенного переставала зависеть от приговора. Государство могло выслать преступников из европейской части России, но доставка их в конкретные точки страны, где наказание могло бы плодотворно сочетаться с их экономическим использованием и исправлением, так и осталась благим намерением.

Женщины и дети в арестантских партиях

Для женщин путешествие в составе арестантской партии было особенно мучительным. Осужденные женщины, равно как и ни в чем не повинные жены и дочери, добровольно следовавшие за мужьями и отцами в ссылку, часто оказывались самыми обездоленными и к тому же беззащитными перед сексуальным насилием и угнетением. Сохранить какое-либо достоинство было почти невозможно. Арестантки, а нередко и невиновные жены ссыльных были вынуждены пользоваться парашами перед толпой смеющихся и глазеющих заключенных [Мельшин 1896, 1: 17]. Несмотря на то что большинство женщин-осужденных ранее не были уличены в разврате, чиновники предполагали, что все они были проститутками еще до того, как попали на этап [Frank 1996]. Многие начинали продавать себя в обмен на заступничество и самые необходимые припасы[459]

. Польский ссыльный Ю. Ручиньский в 1839 году воочию убедился, что каждая ссыльная была обязана найти себе любовника среди арестантов. Причем партнера она выбирала не сама – выбор был в ведении артели, которая продавала женщин «с молотка» тем, кто давал самую высокую цену. Женщина, отказавшаяся от предложенного союза, «подвергается страшным преследованиям». «Видели мы ужасные изнасилования совершенными среди белого дня», – вспоминает Ю. Ручиньский [Ручиньский 2009: 374].

Воздействие этой торговли живым товаром на моральное и физическое здоровье ссыльных уже давно беспокоило власти. В 1817 году Томский медицинский совет отметил, что «в числе больных находились преимущественно пересыльные колодники обоего пола, которые большею частию одержимы были венерическими болезнями; причиною чего, по изъяснению Томской Врачебной Управы, была распутная их жизнь, которую женщины [вели] во время следования в столь отдаленный край» [РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 415 (1825). Л. 296]. В 1825 году министр полиции граф С. К. Вязмитинов (1744–1819) и командир Отдельного корпуса Внутренней стражи граф Е. Ф. Комаровский (1769–1843) рекомендовали, чтобы женщины и дети следовали за мужчинами отдельными партиями с интервалом в два дня [РГИА. Ф. 1263. Оп. 1. Д. 415 (1825). Л. 296, 298; Ф. 1264. Оп. 1. Д. 414 (1825). Л. 1][460]. Год спустя эти предложения были включены в закон, но осужденных обоего пола продолжали перевозить совместно, поскольку у чиновников на местах не имелось ресурсов для их разделения. В нарушение всех предписаний жен и детей, сопровождавших ссыльных в Сибирь, часто запирали на ночь вместе с закоренелыми преступниками [РГИА. Ф. 1286. Оп. 4. Д. 413 (1828). Л. 12; Ф. 1264. Оп. 1. Д. 414 (1825). Л. 4–5; Ефимов 1899: 51]. В 1840 году власти в Санкт-Петербурге все еще продолжали издавать директивы о разделении полов на этапах [РГИА. Ф. 1286. Оп. 7. Д. 341 (1840). Л. 30; Власенко 2008: 66].