Феноменология зла и метафизика свободы

Восходит эта установка к религиозной, по сути дела, идее воздания на основе высшей справедливости. В потустороннем мире и на Страшном Суде каждому воздастся за грехи его, по заслугам. Жажда высшей справедливости выражает чувство угнетенных, их стремление к лучшей доле, лучшей судьбе. Этой жажде установить высшую справедливость, Царство Божие на земле и обязано человечество уравнительными утопиями, столь притягательными угнетенному сознанию, «легкостью» революционных перераспределений. Тысячелетиями знамя социального освобождения – знамя распределительной справедливости, знамя ликвидации привилегий и перераспределения. И всегда действия под этим знаменем несли насилие и разрушение. Конструктивное же созидание начиналось с совершающегося рано или поздно поворота к уравнительной справедливости, поворота на пути свободы.

Диалогичность, рынок и демократия

В ситуации свободы общество пронизано тотальным диалогом – взаимооплотнением судеб (мойр) взаимным спросом. В экономическом плане этот диалог предстает рыночными отношениями, в политическом – демократией.

В высшей степени спорным является мнение Н. Бердяева, будто можно мыслить коммунизм в экономической жизни, соединенный со свободой. По мнению Бердяева, возможны два принципа хозяйствования. Первый – преследуй свой личный интерес, и это будет способом хозяйственного развития целого. Взаимное удовлетворение взаимного интереса оказывается выгодным для развития целого, общества, нации, государства. Второй – служение другим, обществу, целому, и в итоге этого служения человек получает все, что ему необходимо для жизни.

Беру на себя смелость утверждать, что второй путь – тупиковый. Идя этим путем, человек и общество соскальзывают в самозванство. Сверхорганизация общественной жизни ведет к полной дезорганизации жизни духовной. Последняя превращается, по словам А. Швейцера, в организацию бездумья. Человек, утрачивающий свободу выбора и ответственность, живет как рабочая сила, но не как человек. «Абсолютная праздность, развлечение и желание забыться становятся для него физической потребностью»[276]. Место личности занимает «лица всеобщее выраженье» – man

. Административная система, ее аппарат, распределительная экономика создают искусственный спрос на себя, присваивают себе право на владение и распоряжение. Химерический спрос создает химерическую свободу – произвол самозванчества de facto.

В рыночных отношениях, если я хочу создать и расширить свою зону автономного поведения – зону свободы и ответственности – я должен привести свои интересы в соответствие с интересами других, найти или создать спрос на себя, признание себя и своих результатов значимыми. Не объявить их таковыми (самозванство в ситуации воли), а получить признание. Это дает деньги, новые возможности, но другого пути нет – только через признание другими моей значимости, я могу стать свободнее по мере приведения своих интересов в соответствие с интересами других. Свобода – переход от беспредела воли к оплотнению ее в диалоге с другими во вполне определенную свободу.

Иначе говоря, ситуация свободы и судьба как доля – не означают равновесия в духе тепловой смерти вселенной. Это равновесие не статическое, а динамическое, равновесие вечно живого диалога. Но не дорогой ли ценой покупается свобода? Не предстает ли она проституированием на потребу другим? Проституирование, как известно, гарантирует доход. Самозванец же на доход претендовать не может – он ведь не ориентируется на интересы других, на их потребу. Его достаток не от дохода – самозванец просто берет, присваивая результаты чужого труда. И если где и возникает проституирование личности, так это в ситуации воли и при труде во имя общего целого. Опираясь на метафору О. Мандельштама «Есть блуд труда и он у нас в крови», М. Н. Эпштейн привел убедительные экономико-эротические аргументы ее развивающие.

Бытие человека в заорганизованном обществе – бытие заменимого «винтика». Все равно с кем, все равно чем заниматься. Труд – «первая жизненная необходимость» – становится чем-то вроде регулярного отправления надобности. Его неконструктивная бестолковость ведет к трате сил и энергии впустую – сродни рукоблудию. Это труд – мастурбация. В своей самодостаточности – труд ради труда – он порнографичен. Он враждебен творчеству, индивидуальности, теплу сердца – равнодушен, механичен, экстенсивен. Это разврат жизни, коллективная оргия, свальный грех. Организаторы же этого разврата – те же сутенеры и рэкетиры, пользующиеся плодами разврата других. Занимаясь «блудом труда», человек одержим стремлением забыться. Невменяемое са-мозабытье самозванца. Это самозабытье включает и сам труд, но может сопровождаться и пьянством и вести к самоубийству. «Когда человек хочет убить себя выстрелом, но этого кажется ему недостаточно – и он убивает себя делом, как Корчагин. Иногда человек убивает себя делом, но этого оказывается недостаточно, и он убивает себя выстрелом, как Маяковский»[277].