Феноменология зла и метафизика свободы

Современный человек вбирает в себя волю к власти, фактически – самозванство, как основоположение себя и всего сущего. Бог мертв в том метафизическом смысле, что утрачены внешние регулятивы и ограничители самозванства. Хайдеггер был прав – сверхчувственное основание сверхчувственного мира стало бездейственным. Регулятивы и ограничители должны быть найдены самым человеком – как самоограничители. Иначе воля к власти, ценностное полагание, нигилизм как отрицание сущего, насилие должного взорвет сущее, самозванчески оничтожит его. Бог сотворил свободу посредством самоограничения. Наша эпоха, если она хочет стать и станет одной из стадий жизни человечества, а не его самоуничтожения, должна осознать себя как эпоха завершения нигилизма и самозванства, как эпоха сознательного утверждения бытия, его истины и красоты. И потому – как итог этого параграфа —

Лента Мебиуса бытия

Социальное и индивидуальное не противостоят друг другу. Это не два плана, а один, не две плоскости, а одна. Подобно ленте Мебиуса, перекручиваясь, они образуют одну плоскость. Эта лента протягивается через человеческую душу, а исходя из нее – образует ткань социальной жизни. Скрепляется же она, совмещая в одну обе плоскости – в человеческом сердце. В сердце души утверждается бытие. И в глубинах бытия нет зла.

7.2. Собственно Я

Я не нужен: ни в чем я так не уверен, как в том, что я не нужен.

В. В. Розанов

Сознание и его собственник; Границы Я и Я-пограничное; Дезинтеграция Я; Философская антропология и метафизика свободы; Иночество и странничество Я.

Сознание и его собственник

Чуть ли не самое неиндивидуальное в человеке есть его индивидуальность. И «если традиционной задачей для индивидуума было возвыситься в своем созерцании до бесконечного, сделать его своим предметом, то сейчас, скорее, следует сделать предметом созерцания индивидуальное в его универсальной конечности и таким образом выявить индивидуальный характер самого субъекта созерцания»[278]

. Но откуда берется сама эта индивидуальность? Она природна? Теле-сна? Духовна? Идеальна? Кто ее хозяин? Человек? А может быть – род, дающий ему телесность? Культура, дающая язык, нормы, образцы поведения и мышления? Что есть Я? Что есть субъект?

Я открывается не в итоге определения – оно всегда индивидуально конкретно. Оно уникально, ин-дивидо, то есть далее не-делимо. Но и не подводимо под общую категорию, не поддается обобщению – вплоть до необъяснимости. Казалось бы, тогда Я может быть обнаружено простым указанием, либо остенсивно, жестом, либо с помощью указательных местоимений «тот», «этот», «та» и т. п. Именно такая индивидность закрепляется именем собственным, к которому в конечном счете и сводятся возможные определения. «Совокупность нарицательных имен – …есть только длинная формула собственного имени», – писал Г. Г. Шпет[279].

В этой своей конкретности Я может быть понято только как некоторое единство переживаний, то есть как деятельное бытие – как в плане пассивной предопределенности, так и в плане творчества – чистой свободы. Собственно, как уже не раз отмечалось, именно между предопределением и свободой, а точнее – в их синтезе, и реализуется разумная мотивация. В переживаниях, в духовном опыте жизнь и предстает творчеством личности. «Личность здесь – словно художник, который лепит и чеканит в форме переживаний свою личную жизнь из материала окружающей действительности»[280]. Дело не в количестве переживаний, а в их глубине, способности личности к осмыслению переживаний, нахождению в них смысла. Переживания – не картошки в мешке, а осознание неслучайности и связи, осмысленности пережитого, осознание своей роли в пережитом, своей вины и ответственности.

Но что делает это единство переживаний единством? Очевидно – неповторимый сюжет жизненного пути. Судьба. Доля. Мойра. «…Я не отрезано или не отвешано только по объему, – отмечал тот же Шпет, – а вплетается как “член” в некоторое “собрание”, в котором он занимает свое, только ему принадлежащее место. Предназначение имярека в целом – в конечном итоге, во всецелом, в “мире”, – предопределяет его haecceitas

, хотя еще не решается вопрос о невозможности его quidditas»[281]. Я – незаменимый и абсолютно единственный член мирового целого. Бытие утверждается Я. Человеческое бытие – не физическое и не биологическое существование. Это другое измерение – измерение осознания ответственности. Стол, стул – тоже бытуют, тоже по-своему неповторимы. Личность же – обладает сознанием.

Так что же – сознание Я, самосознание – ничье? Неопределенно чье? Кто его собственник? Ведь, оборачивая общность уникальности, оно – у многих?!