Феноменология зла и метафизика свободы

Собственно, ни сталинизм, ни марксизм не знают человека вообще. Он их просто не интересует. В этом учении мотивация деятельности сводится к внешнему стимулированию. Проблема мотивации – органически чужда этому учению. Любопытно это прорастает в теории и практике управления. Во всех планах марксистско-ленинско-сталинского построения реального социализма даже не возникает проблема – чем заменить организаторов производства, заинтересованных в прибылях при отсутствии конкуренции и экономической ответственности – главных двигателях экономического роста и научно-технического прогресса. Отсутствующее знание о реальных мотивах заменяется абстрактными категориями, к героическому долженствованию которым принуждается человек армией «стимулирующих» его надсмотрщиков.

Реальному человеку противостоит родовая сущность, насилующая общество, человека, а то и природу. Причем гипотеза о родовой сущности человека ничем не подкрепляется, кроме гегельянских аргументов – должно и баста! Механизм же нового хозяйствования, исключающего индивидуальную мотивацию просто не предлагается – им даже просто великолепно не интересуются. Марксизм-сталинизм просто не знают вопроса «почему» – в рамках этого взгляда он не возникает. Мне в свое время очень промыло мозги чтение ранних рукописей Маркса, где я наткнулся на обоснование ликвидации частной собственности. Аргументация Маркса такова: сущность человека общественна (Gemeinsamkeit). Но в капиталистическом обществе собственность частна – и в производстве, и в потреблении. Значит, искажается человеческая сущность. Чтобы вернуть человеку адекватность его бытия его сущности, надо заменить частную собственность общественной (Gemeinsam

). Слово-верчение и поэзия мысли не хуже гегелевской. Вся последующая политэкономия – лишь ad hoc аргументация этой схемы. Воистину, поставив Гегеля на ноги, реальность ставят на голову.

Абстрактному рационалистическому man и его безликому воплощению – Административной системе не нужны самостоятельные и независимые, укорененные в бытии люди. Поэтому социальной базой этого учения, к которому оно апеллирует, являются люмпенизированные слои общества. Не передовые, зрелые и культурные силы, а наоборот – вырождающиеся, агрессивно-разрушительные. Точно заметил в свое время Э. Бернштейн, что марксизм учит не о растущей силе и зрелости рабочего класса, а о его вырождении и рабстве, провозглашая его обнищание. И в этом К. Маркс противоречил самому себе, так как в «Экономико-философских рукописях 1844 года» он предупреждал об опасности приобщения к революции люмпенов, что чревато лишь разграблением, основанным на стремлении обладать чужим, расправляясь с собственностью и талантами.

Гениально выразил это торжество люмпенов, к которым в итоге апеллируют пролетарские революционеры, тот же А. Платонов в «Чевенгуре», когда в завершающих главах наводнившие город «другие» вызывали сначала удивление, а потом все нарастающую неприязнь «отцов-основателей» чевенгурского коммунизма.

Марксизм-сталинизм и в теории, а главное – явочным порядком – на практике делает всегда ставку на маргинала: люмпенов и хунвейбинов, шариковых и расплюевых. Из этой среды преимущественно вербуются и кадры Административной системы – новые опричники, как люди наименее укорененные и абсолютно безответственные. Маргинал – никто – и есть реальный man. Сталин, кстати, очень хорошо усвоил эту сторону марксизма, освятившего право одних – «чистых» – классов присваивать собственность, распоряжаться жизнью и судьбой других классов – «нечистых», как бы и не-людей. Людей-то, собственно, и нет – есть классы. Игра ума, игра абстракций. Личность сведена к общественным отношениям. Нравственная безответственность и безнаказанность гарантирована. Если и говорится о нравственности и ответственности, то только коллективных, классовых, корпоративных. Именно это и дало ему возможность и основания переломать жизнь миллионам крестьян, отправить в лагеря и под расстрел целые слои населения и даже народы.

Совпадение, тождество мифологии и Административной системы породило феномен, который М. Н. Эпштейн удачно назвал «мифократией»[105] – мифовластием. Мифологичной становится сама действительность. Работа, план, зарплата, собрание, контора, лагерь, начальство и т. д. превращаются в ритуалы, самодостаточные знаки самих себя, главной функцией которых является обеспечение тотального контроля над личностью. Достойно специального рассмотрения отношение мифократии к искусству – целостному отражению культуры общества. Мифократия заинтересована в «реалистическом» искусстве в большей степени, чем, например, в авангардистском. Последнее буквально соответствует природе мифократии, разоблачает его антигуманную сущность и абсурд. «Соцреализм» же не отражает действительную абсурдную мифократическую реальность, а выдает желаемое за действительное, заклинает сущее в должное, создает мифы, то есть идеологию той же мифократии.