Фьезоланские нимфы

И, опираясь на руку щекою,А на колено локоть положив,Он говорил и слезы лил рекою:«О злая жизнь моя, пока я жив!Так этою отягчена тоскою,Пускай растает, словно снег в разлив.А я, как хворост на огне, сгораю,И нет спасенья мне, нет мукам — краю.

CLXXIII

Уйти от страсти к девушке жестокой,Пленившей сердце мне, я не силен, —Чтоб не желать ее с тоской глубокойВсего превыше. Вижу — заключенВ столь крепкие оковы, одинокий,Что день и ночь пылать я обреченВ огне недвижно: выйти нет надежды,Коль смерть не поспешит закрыть мне вежды».

CLXXIV

Потом, любуясь, он глядел на стадо:Резвилися коровки и бычки,Он видел — целовались; всем отрадаБыла в любви, не ведавшей тоски.Он слушал птиц; полны живого склада,Звучали их любовные стишки,И весело пичужка за пичужкой,Влюбленные, порхали друг за дружкой,

CLXXV

Любуясь, Африко грустил без меры:«Счастливые созданья, вы верней,Вы более меня друзья Венеры,И как вы радостней в любви своей,В усладах тех, каким не знал я веры!И как должны хвалить вы горячей

Амура за любовь, за упоенье,Что вам дано сполна — и в разделенье!

CLXXVI

Вы стройно песни радости поете,Порхаете, беспечны и легки,А плачу я, в страданьях и заботеИ день, и ночь, изнывший от тоски;Исход я вижу в смертной лишь дремоте,Свободы жду от гробовой доски,Отрады, хоть малейшей, ждать не смеюОт завладевшей волею моею».

CLXXVII

И тут, вздохнув глубоко и умильно,Расплакался так горько мальчик мой,И слезы полились так изобильно,Что щеки, грудь казалися рекой,

Струями слез омоченные сильно, —Так злостной был охвачен он тоской.И к светлому склонившись отраженью,Беседовал он с собственною тенью.

CLXXVIII

И с нею потуживши над собою,Слезами переполнивши поток,Сменяя долго мысль одну другою,Он несколько сдержать рыданья могПри мысли, поманившей дух к покою,Открывшей в сердце тихий уголок,Напомнившей о сладком упованье:Венера ведь дала обетованье.

CLXXIX

Но видя — не приходит исполненье,А между тем он до того дошел,

Что чувствует уж смерти приближенье,Сказал: «Венера бед моих и золВедь и не помнит; зреть ли ей томленье,Которым смертный рок меня борол?»Почтить богиню жертвоприношеньемРешает он — как напоминовеньем.

CLXXX

Он на ноги встает, идет он живоТуда, где неба не закрыт простор,Умелою рукою взял огниво,Разводит видный, блещущий костер.И целую поленницу, красивоСрубив ее, над пламенем простер.Потом овечку, что глазам отрада —Тучна была, — он быстро взял из стада.

CLXXXI