Фьямметта. Фьезоланские нимфы

Боккаччо первый в европейской поэзии выразил как в своей лирике, так и в юношеских романах и поэмах не только всю тонкость и силу любовного чувства, но и ту сладость, которая в нем таится, доставляемое им упоение чувств даже в том случае, когда к наслаждениям примешиваются неизбежные в любви мучения.

С большой силой в стихах Боккаччо сказалось влияние народной поэзии. Особенно это заметно в лучших образцах его лирики — в десяти балладах, вставленных в «Декамерон», где по большей части воспеваются радости простой и чистой любви или страдания любящих, которым что-нибудь мешает соединиться. Уже в пожилые годы, прочитав сонеты Петрарки, Боккаччо разочаровался в своих лирических стихотворениях и сжег их. Все же, часть их сохранилась в списках, которые успели до этого распространиться среди его друзей. Это обстоятельство, делающее невозможной датировку большинства стихотворений и спорным авторство очень многих из них, весьма затрудняет их изучение, в результате чего значение лирики Боккаччо для общего развития итальянской поэзии сейчас еще далеко не выяснено.

Возможно, что Боккаччо начал в Неаполе еще несколько поэм или романов, законченных им затем уже во Флоренции, подобно тому как это случилось с его «Филоколо». Во всяком случае, в течение первых двух или трех лет после своего отъезда из Неаполя Боккаччо еще полон неаполитанских впечатлений, воспоминаний, поэтических замыслов и образов, увезенных им оттуда. Поэтому следующие две поэмы его, написанные или законченные в 1341-1342 гг., непосредственно примыкают к его предшествующему творчеству и все еще содержат в себе отклики любви к Фьямметте.

Однако в них есть нечто и новое. Пережитые любовные страдания закалили Боккаччо. Его юность окончилась, и он чувствует себя более зрелым и вместе с тем более ответственным перед собой и окружающими. Не меняя сущности своего творчества, он стремится придать ему более глубокое содержание или, по крайней мере, более серьезное и внушительное облачение. Данте, его великий предшественник и учитель, пережив кризис сердечного чувства в том же возрасте, что и Боккаччо, обратился к изучению наук и философии. Этот великий пример стоит перед глазами и обязывает — особенно здесь, во Флоренции, где так жива дантовская традиция. Боккаччо еще не уходит с головой в ученые занятия, — для этого он еще не «созрел», — но он стремится сейчас придать своему творчеству философский, морально-назидательный характер. Образцом служит ему опять-таки Данте, следуя которому Боккаччо пытается писать морально-аллегорические поэмы. Но живое чувство Боккаччо всегда опережало его мысль, отдававшую обильную дань старым, средневековым традициям. Аллегорическая поэзия не дается Боккаччо. Его аллегоризм при столкновении с непосредственным чувством, составляющим основу творчества Боккаччо, отпадает как чуждая оболочка, за которой открывается истинный Боккаччо — жизнерадостный, чувственный реалист, влюбленный в жизнь и в природу.

Первая из флорентийских поэм Боккаччо, «Амето» («Ameto»), написана смесью прозы и стихов, причем стихи имеют форму терцин, в подражание поэме Данте. В этом произведении Боккаччо возродил на итальянском языке форму и тон латинской буколики, тем самым положив основание столь впоследствии развившейся итальянской пасторальной поэзии. Следуя античным образцам, Боккаччо широко вводит в свою повесть изображение сельских празднеств в честь богов, споры пастухов о любви, о том, как следует ухаживать за стадами и т. п. Наряду с Вергилием и другими римскими поэтами, образцом для Боккаччо могли послужить также символические латинские эклоги Данте, написанные им в конце жизни. Новым в «Амето» является внесение в эту традиционную форму новых, современных автору мыслей и чувств.

Амето (от греч. admetos — «необузданный»), грубый и простодушный юноша, находящий радость только в охоте, однажды Б лесу, около ручья, застиг собравшихся нимф и, услышав пение одной низ них, Лии, влюбился в нее. С этих пор он следует за нею неотступно. Любовь оказывает на него просветляющее, облагораживающее действие; он становится нежным, сдержанным, способным к высоким чувствам. Он присутствует на другом собрании семи нимф, которые рассказывают разные поучительные истории, и жадно внимает им. По окончании рассказов появляется сноп сверхъестественного света, из которого звучит сладостный голос: «Я свет небес, единый и троякий, начало и конец всего...» Это — «небесная Венера». Лия погружает Амето в реку, после чего, очищенный, он способен вынести вид богини; он познает теперь истину, которая скрывалась ранее под оболочкой лжи, он из полуживотного стал человеком.