Фьямметта. Фьезоланские нимфы

В основе замысла этой повести лежит старая трубадурская, перешедшая в Италию и там своеобразно преломившаяся в болонской школе доктрина о возвышающей человека силе любви, скрестившаяся с образами, шедшими из античности — из «Циклопа» Овидия, где показано перерождение дикого циклопа Полифема под влиянием любви к нереиде Галатее. Но все это здесь спиритуализировано, перенесено в плоскость католического мировоззрения. Как мы уже видели, Боккаччо считал мифы поэтическим способом выражения священных истин. Аллегории «Амето» прозрачны: Венера есть любовь, понимаемая в христианском смысле, погружение Амето в реку — таинство крещения, семь нимф — воплощение семи основных добродетелей, соответственно тем богиням, которым каждая из них служит (Паллада — мудрость, Помона — воздержание, Кибела — вера и т. п.). В частности, Лия, служащая Весте, знаменует надежду. Прямым источником этой концепции послужил эпизод из «Чистилища» Данте (XXXI, 103-114), где четыре добродетели, танцующие вокруг колесницы Беатриче, берут за руки Данте, очищенного водами Леты, и приводят его к возлюбленной, возглашая: «Мы — нимфы здесь, на небе же мы — звезды».

Но все это морально-богословское здание распадается, когда мы узнаем, что под видом семи нимф Боккаччо в то же время портретно изобразил знакомых ему флорентийских и неаполитанских дам, причем каждой из них он дал бессменно состоящего при ней возлюбленного; в числе других фигурирует также и Фьямметта, имеющая спутником Калеоне, т. е. (согласно «Филоколо») самого Боккаччо. В конце концов реалист Боккаччо вырывается из уз навязанной им себе богословско-аллегорической концепции и обретает свою обычную красочность, живость и непосредственность в тех местах повести, где проступают элементы простой и живой действительности: юмор, с которым изображаются первые неуклюжие попытки Амето объясниться в любви Лии, превосходное изображение пейзажа, портреты очаровательных молодых женщин на лоне природы, тонко переданная прелесть земной любви.

Нелепое по своей конструкции, полное кричащих противоречий, произведение это содержит целый ряд положительных, способных к дальнейшему развитию поэтических элементов, благодаря которым оно заняло важное место в истории итальянской поэзии Ренессанса. «Амето» — узел, в котором скрестилось старое и новое, самые разнообразные течения эпохи, наследие средневековья и зачатки новой художественной мысли.

Еще отчетливее проявились те же тенденции во второй поэме, состоящей из 50 коротеньких песен в терцинах и написанной также не позже 1342 г.«Любовное видение» («L'Amorosa visione»). Ее замысел и самая форма (схема «видения») — целиком дантовские. Но чем ближе — будь то в общем замысле, будь то в мелких деталях — Боккаччо следует тому, кого он назвал «господином всякого знания», тем отчетливее выступает коренная разница в их поэтике и жизнеощущении, вплоть до того, что моментами кажется, будто Боккаччо пародирует «Божественную Комедию». На самом деле, однако, его намерения очень серьезны. Боккаччо, почти достигшего тридцатилетнего возраста, т. е. близкого к тому, что считалось серединой жизни, начинает тревожить проблема самоопределения, выбора между аскетической добродетелью и земной радостью, осмысления и оправдания своего жизненного пути. В эту пору, когда нравственные сомнения еще не достигли в нем той болезненной остроты, как это случилось впоследствии, он с легкостью находит компромисс, дающий ему простое и удобное самооправдание.