Читаем Фигурные скобки полностью

Ставлю себя на место Капитона —: как бы я относился к своим РЭ, проявляемым по уровню двузначных чисел? Считал бы это своего рода случайным презентом высших сил, недоступных моему пониманию? Воспринимал бы это как синдром болезни, общий характер которой пока еще не позволил себя проявить во всей ее вкрадчивой и, скорее всего, разрушительной силе? Видел бы в этом сбой бытия —: складку смыслового пространства? Понимал бы это как элемент предварительной презентации крайне сложного и в целом скрытого от меня инструментария, еще мне не представленного ни инструкцией, ни техническим описанием, ни заявкой на целеполагание? Буду откровенным перед самим собой —: я не знаю ответов на эти вопросы.

Опасно думать, что я завидую Капитону. Я знаю, что так никто не думает, но так думать опасно.

К сожалению, с отъездом Капитона в Москву туман маловнятности будет только сгущаться.

И еще —: о чем подумал сейчас —: а действительно —: почему именно Мухин? Почему мне определено заместить именно Мухина, а не кого-нибудь иного, например, того ж Капитонова?

Просто вопрос; но очень интересный вопрос. }}}


{{{ Чего опасался, то и случилось —: образовал себя Поправитель.

Еще спасибо, что явлен он был мне в щадящем режиме —: образом не визуальным —: вербальным. Всего лишь.

Той же ночью, по дороге на кухню (захотелось попить) больно стукнулся локтем об косяк двери. Не сказал, но подумал зачем-то —: «За что?» Нельзя так думать. Думать надо не так. Тут же дан был ответ, и что характерно —: мысленный —:

«За миражи и смотрителей».

Я замер. Я знал, это чье. Хотя и не знал, почему это знаю.

Может быть, он думал, что я сразу завяжу разговор? Нет, я молчал. Явно недовольный моим молчанием, он повелел, чтобы я отправился в ванную.

Я знал за собой вину, поэтому повиновался.

Он потребовал закрыть дверь на задвижку. Закрыл.

Некоторое время ничего не происходило. Я сел на край ванны. Я ждал не меньше минуты. Перед лампочкой бесшумно металась хилая моль —: экземпляр из корзины с грязным бельем. В зеркале я видел себя: я был похож на себя —: и в этом смысле на Мухина. О моли подумалось: «Как мотылек». Мне показалось, что он ушел. Я спросил —:

«Все?»

И тут началось —:

«Не для того я здесь, чтобы запереть тебя в ванной. Я здесь для того, чтобы предупредить тебя о необходимости соблюдения правил. Ты, вероятно, не понял, что это серьезно. Так знай. Ты нарушил то, что нельзя нарушать. Ты порицаем. Ты, как никто, порицаем».

Замолк. Мне отвечать. А ведь знал я, мне это припомнят —: как в недавнем разговоре с женой я зачем-то сознался, что я никакой не Мухин. Только за это меня можно было казнить. А ведь я еще намекал на широту спектра моей воплощаемости —: от привокзальной буфетчицы и вплоть до главы государства. Я был виноват.

«Я виноват» (покаялся я).

«Виноват? Что толку от твоих покаяний? И, пожалуйста, выключи свет».

«Да, так лучше» (я выключил свет).

В темноте его голос —: если это можно назвать человеческим голосом —: стал более гулким.

«Я обязан тебя поправить. Напоминаю —: каждая точка твоей траектории, каждое мгновенье твое го пребывания вживе полноценно сканируются. Твоя обязанность быть во всем адекватным Мухину, каким его знала и знает природа. Кем бы ты себя не мнил, нам интересен исключительно Мухин, а вовсе не ты. Повторяю, будь ему адекватен».

Мысленно я согласился. Он ведь мог меня мысленно слышать, тем более в моей голове —: он ведь там находился.

«Есть вопросы?» (спросилось во мне).

Я вздохнул облегченно. Похоже, внушение состоялось. Я, признаться, рассчитывал на худшее. Все, что он мне сказал, я уже знал без него. Разве что не знал, что мне объявлено порицание.

«Да, да, много вопросов! —:.. Почему именно Мухин, а не кто-то другой? Не Капитонов, не Киркоров, певец? Чем Мухин хорош?»

«Ничем не хорош. Но обстоятельства выбора тебя не касаются. Не тебе выбирать. Спрашивай о другом».

«Мухиным я стал недавно. Кем я был до Мухина?»

«Ну и вопросики. Какая тебе разница, кем ты был? И был ли ты вообще? Тебе спросить нечего?»

«Просто —: это такая возможность —: узнать прямо от вас —:»

«Увод телки за недоимки» (сказал Поправитель).

«???»

«Утро инвалида, В поисках укрытия, Проводы переселенцев… Ныне забытый художник-передвижник Николай Васильевич Орлов. Правдолюбец. Или тебе не нравятся правдолюбцы? Вот еще: Петром Петровичем Подморьковым мог ты быть запросто, он преподавал чистописание в женской гимназии города Пинска. А как насчет Бори Гуревича, инженера-технолога, и его первой жены Валентины?»

«Мужем и женой —: сразу?»

«Ну зачем же сразу? — : В разное время. Что касается пола, это для нас


03:00

не принципиально. Твой профиль —: определенный психологический тип —: и регион —: в настоящее время Северо-Запад».

Я был потрясен.

«Ничего не помню —: из прошлого».

«Вспомнишь, когда попросят».

Должен был собраться с мыслями, прежде чем задать следующий вопрос —:

«Долго ли мне оставаться Мухиным?»

«Вопрос в стадии разработки».

«Мне бы не хотелось встречаться с настоящим Мухиным. Надеюсь, этого не произойдет?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Премия «Национальный бестселлер»

Господин Гексоген
Господин Гексоген

В провале мерцала ядовитая пыль, плавала гарь, струился горчичный туман, как над взорванным реактором. Казалось, ножом, как из торта, была вырезана и унесена часть дома. На срезах, в коробках этажей, дико и обнаженно виднелись лишенные стен комнаты, висели ковры, покачивались над столами абажуры, в туалетах белели одинаковые унитазы. Со всех этажей, под разными углами, лилась и блестела вода. Двор был завален обломками, на которых сновали пожарные, били водяные дуги, пропадая и испаряясь в огне.Сверкали повсюду фиолетовые мигалки, выли сирены, раздавались мегафонные крики, и сквозь дым медленно тянулась вверх выдвижная стрела крана. Мешаясь с треском огня, криками спасателей, завыванием сирен, во всем доме, и в окрестных домах, и под ночными деревьями, и по всем окрестностям раздавался неровный волнообразный вой и стенание, будто тысячи плакальщиц собрались и выли бесконечным, бессловесным хором…

Александр Андреевич Проханов , Александр Проханов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Борис Пастернак
Борис Пастернак

Эта книга – о жизни, творчестве – и чудотворстве – одного из крупнейших русских поэтов XX века Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем.Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека. В книге дается новая трактовка легендарного романа «Доктор Живаго», сыгравшего столь роковую роль в жизни его создателя.

Анри Труайя , Дмитрий Львович Быков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза