Читаем Фигурные скобки полностью

«Медиана снимается различными способами. Можно понизить голос до шепота. Можно имитировать разговор по мобильному телефону. Можно включить шумящие электроприборы, скажем, фен. Часто бывает полезно медиану вообще игнорировать, но надо это делать с умом. Максимум, что тебе угрожает —: заберут в психушку; там тоже люди живут. Это не смертельно».

«Я не шизофреник» (сказал я).

«А я что тебе говорил? Мы повторяемся».

«Если ты не шизофреник (закричала жена), немедленно выйди из ванной!»

Я крикнул —:

«Сейчас!»

«Никаких сейчас! (остановил Поправитель). Мы еще не закончили!»

Но тут дверь угрожающе треснула —: чем-то она подцепила-таки снизу ее.

«Без паники! (быстро проговорил Поправитель). Вариант с телефоном —: давай! Гарантия сто процентов».

Я понял, я закричал —:

«У тебя крыша поехала? Ты что там, рехнулась, дверь ломать? Я по телефону разговариваю!.. У меня важный разговор, а ты мне мешаешь!»

И мы оба, и она за дверью —: опять ни гугу, молчим, затаились; ждем, кто первый. Я чувствовал торжество Поправителя, беззвучное, на слух ничем не выдаваемое… мне это сильно не нравилось. Что бы я здесь ни выкрикивал, но был я на стороне жены —: это не она, а он, это он загнал меня в ванную.

Голос Поправителя первым подался, но очень тихо. Кажется, было сказано —: «Вставлено» —: если я не ослышался. Далее —: шепотом —:

«Хочу с тобой обсудить вредные привычки Мухина, и прежде всего…»

Марина —:

«Неправда, Костя. Твой телефон лежит на столе».

Он так и крякнул с досады.

«Облом» (я даже не счел нужным скрыть злорадство. Умница. Хорошо она ему нос утерла. Тогда-то я и подумал впервые о несовершенстве сил, которые он представляет. Догадка о защитных свойствах фигурных скобок меня еще не осенила тогда, это

случилось потом, а тогда —: надо было срочно снимать медиану.) Инициатива переходила в мои руки; я предложил свой выход —:

«Скажу-ка я, что речь готовлю. В субботу у Мердяхина юбилей —:»

«Какой Мердяхин?! Какой юбилей?! (Поправитель был раздражен до крайности.) Ладно, все! На сегодня достаточно. Потребуюсь —: дашь сигнал».

Маловероятно, чтобы я когда-нибудь испытал в нем потребность, но и не спросить я не мог —:

«Сигнал —: это что?»

«А ты пораскинь мозгами своими. Вспомни Шаляпина, Робинзона Крузо —: потом этого —: который дирижабль изобрел —:»

Он словно выключился, но без щелчка. Я глубоко вздохнул; нащупал рукой выключатель; свет зажегся. Я вышел из ванной.

Марина стояла вся заплаканная, держала в руке гвоздодер.

«Взломщица-кайфоломщица» (сказал я с максимально возможной нежностью в голосе).

Сделал шаг к ней, обнял, поцеловал в щеку.

У нее была очень горячая щека, обжигающе горячая. Стало быть, подумал я, у меня очень холодные губы. }}}


{{{ Сегодня мне приснился мерзопакостный сон, касающийся больше не меня, а Мухина. Это очень неприятно видеть сны, по существу, не твои, тем более когда они перекликаются не с твоим личным прошлым.

Я не расположен пересказывать этот сон. Лишь отмечу его характер —: если можно так выразиться, жанр. Мне приснилась как бы гипотеза одной жизненной коллизии Мухина. Там —: во сне —: гипотеза мне казалась предельно убедительной, с чем я уже не мог согласиться, когда проснулся, а я ведь, к счастью, все же проснулся. Так или иначе, придя утром в Бюст, я, взыскующий определенных доказательств, скоро и был со стороны судьбы ими облагодетельствован —: вопрос, чьей судьбы —: моей или Мухина?

Дело обстояло так. В обеденный перерыв, когда все наши отправились по обычаю в ближайшую фастфудницу, я обошел рабочий стол Алины и сделал небольшой досмотр на ее полках в шкафу, что стоит у окна. Папки, которыми пользовалась Алина, были надписаны примерно так —: «Рецидивисты», «Сексуальные преступления», «Изощренный ум», «Отцеубийцы» и т. п. Классификация, мягко сказать, меня удивила —: одно и то же лицо с одинаковым успехом могло попасть сразу в несколько папок. Я знал, что надписывала папки не Алина и что они уже в таком виде пришли в наш Бюст от диссертантствующего клиента, тем сложнее мне было понять природу этой явной любительщины по части классификации достаточно тривиальных объектов. Ну да ладно. Меня интересовала папка «Неуловимые». Я быстро открыл ее и стал, перебирая всех тех, искать того самого. Того самого фотографию. Который похож на меня. На меня —: в юности.

Он мне и приснился этой ночью, иначе бы я туда не полез.

Алина, измеряя параметры лица и, в частности, расстояния, пользовалась циркулем, поэтому в характерных точках на лицах были заметны надколы, а о глазах можно смело сказать, что они были выколоты. Мне было это не приятно.

Я быстро нашел его фотографию.

Тоже с выколотыми глазами.

Неприятно было думать о нем, как о похожем в юности на меня с выколотыми глазами.

Но был ли он похож на меня, это еще вопрос. На него и хотелось ответить. Вот что главное было.

А что до надколов и выколотостей, это в конце концов технический вопрос, это следствие простых измерений, это я понимал.

Я смотрел на него и видел: вроде бы, но не я. Я был не таким. Но было и общее что-то.

Перейти на страницу:

Все книги серии Премия «Национальный бестселлер»

Господин Гексоген
Господин Гексоген

В провале мерцала ядовитая пыль, плавала гарь, струился горчичный туман, как над взорванным реактором. Казалось, ножом, как из торта, была вырезана и унесена часть дома. На срезах, в коробках этажей, дико и обнаженно виднелись лишенные стен комнаты, висели ковры, покачивались над столами абажуры, в туалетах белели одинаковые унитазы. Со всех этажей, под разными углами, лилась и блестела вода. Двор был завален обломками, на которых сновали пожарные, били водяные дуги, пропадая и испаряясь в огне.Сверкали повсюду фиолетовые мигалки, выли сирены, раздавались мегафонные крики, и сквозь дым медленно тянулась вверх выдвижная стрела крана. Мешаясь с треском огня, криками спасателей, завыванием сирен, во всем доме, и в окрестных домах, и под ночными деревьями, и по всем окрестностям раздавался неровный волнообразный вой и стенание, будто тысячи плакальщиц собрались и выли бесконечным, бессловесным хором…

Александр Андреевич Проханов , Александр Проханов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Борис Пастернак
Борис Пастернак

Эта книга – о жизни, творчестве – и чудотворстве – одного из крупнейших русских поэтов XX века Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем.Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека. В книге дается новая трактовка легендарного романа «Доктор Живаго», сыгравшего столь роковую роль в жизни его создателя.

Анри Труайя , Дмитрий Львович Быков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза