Философия настоящего

Даже если мы сводим наши физические понятия к операциональным процессам, мы должны признать, что наши физические вещи принадлежат к области нашего контроля — к области измерения изменений в нашем опыте. Каузальные антецеденты этих изменений не могут быть больше установлены в терминах физических вещей, в том смысле, чтобы они были представимо постоянными контактными опытами, соотнесенными с дистанционными опытами; но наши релевантные измерения должны происходить все же при помощи физических вещей. Каузальный антецедент, например, может быть как физическим, так и ментальным. Это может быть событие, к которому прилагаются свойства, поставляемые вторжением из мира вечных объектов, или универсалий. Или его выражением может быть сложный математический аппарат для осуществления точных измерений в области эксперимента и наблюдения, как в «Логике физических наук» Бриджмена[19]

. Или, опять же, это может быть логический паттерн, соответствующий некоторой структуре в метафизическом мире вне опыта — абсолютном мире пространства-времени, чьи совпадения событий и интервалы между ними не могут проявиться в наших относительных пространствах и временах. Но ни в одном из случаев природа этих элементов субатомного, электромагнитного мира не может занять место физических массовых частиц Ньютоновой доктрины, которые можно представить как подразделения массивных объектов, попадающих к нам в руки.

Упадок системы механики Ньютона наступил тогда, когда с развитием законов термодинамики и теории электромагнетизма тот смысл физических вещей, который согласуется с нашим перцептуальным опытом, нельзя было больше приложить к так называемому материальному универсуму. Теперь мы находим проявление точно определенных дистанционных опытов, и они соответствуют чему-то происходящему, но чему-то такому, что нельзя установить в терминах изменений среди манипуляторных вещей. По сути дела, в своих физических гипотезах мы постулируем теперь как внутреннюю природу вещей, к которым отсылают прежние дистанционные опыты, другие дистанционные опыты, такие, как энергии или излучения. В то же время, описывая давление газов, мы рисуем самим себе картину массовых частиц, бомбардирующих друг друга и стенки сосуда. Здесь конечные элементы — физические вещи, мыслимые в перцептуальных терминах. Но когда мы говорим о содержимом электронов и протонов как об энергии, которая может принимать форму излучения, мы описываем их через другой дистанционный опыт — к тому же такой, который может не отсылать ни к какому мыслимому контактному опыту. Однако мы не можем просто собрать под одну гребенку весь перцептуальный опыт, утверждая при этом, что имеем дело скорее с концептуальными объектами науки, коль скоро и наши проблемы, и наши наблюдения, и эксперименты формулируются в перцептуальном опыте.

У этого вопроса есть две стороны. Думаю, мы должны признать вот что: дистанционный опыт предполагает и должен предполагать, что то, что происходит там (there), было бы ответственно за контактные опыты, если бы организм мог быть в том месте, где происходит процесс, ответственный за дистанционный опыт, и был оснащен соответствующей восприимчивостью. Другая сторона вопроса: почему мы устанавливаем природу объекта не в этих терминах, а в терминах дистанционного опыта? Основанием для этого, как я полагаю, служит то, что ученый ищет постоянное, что он находит его в единообразиях процессов, что он определяет свои объекты в терминах этих единообразий и что, следовательно, именно это имеется в виду, когда он говорит о концептуальных объектах. Видимо, ученый вышел таким образом за пределы перцептуального поля. Видимо, он больше не имеет дело ни с дистанционным, ни с контактным опытом, а скорее занят организованной системой изменений, которая в перцептуальном опыте может отражаться в любой из этих категорий, но на самом деле совершенно независима от такого опыта. Тем самым открывается дверь для репрезентативной теории восприятия. Перцептуальное содержание объекта начинает определяться в терминах чувственных данных, которые соотносятся с научными объектами, но имеют свой истинный локус в сознании либо лежат где-то между разумом и природой.

Есть две причины для того, чтобы ученый не пользовался этой сферой сознания — ни со стороны сознания, ни со стороны чувственных данных. Первая состоит в том, что мир, находящийся вне присутствия (out there) в его наблюдениях и экспериментах, есть мир реальности. Нельзя провести никакую удовлетворительную границу, которая оставила бы то, что для него реально, по одну сторону, а чувственные данные — по другую. Этот факт становится особенно очевидным при рассмотрении того, что мы называем значениями вещей. Они неразрывно сплетены с тем, что должно быть названо сознанием; вместе с тем эти значения — самая суть научных объектов. Другая причина состоит в том, что так называемое сознание оказалось ныне втянуто в круг интересов биологической науки. Разум больше не может помещаться вне природы.